А внутри страны Юрий Владимирович замышлял кардинальные преобразования. Для этого он убирал из руководства мешающие фигуры. Совсем дряхлых отправлял на пенсию, как Кирилленко. Давнего врага Щелокова выгнал в отставку. «Брежневца» Федорчука перевел из КГБ в МВД, а госбезопасность передал «своему» Чебрикову. Главного соперника, Черненко, как будто обласкал. Передал ему все направления, которые раньше курировал сам — идеологию, культуру, международные отношения. Но отобрал ключевой, Организационный отдел ЦК, ведавший расстановкой кадров. «Повысил» и другого соперника, Романова, перевел в Москву секретарем ЦК. Но таким образом лишил его главной поддержки — Ленинграда. А на новом месте у Романова оказалось лишь 26 подчиненных. Андропов выдвигал свои кадры, молодые. Экономиста Николая Рыжкова. Первого секретаря Томского обкома Егора Лигачева. Он считался «прогрессивным». В свое время создавал Сибирское отделение Академии Наук, гнездо «реформаторов». Успел поработать в отделе пропаганды и агитации ЦК вместе с Яковлевым.

Реформы Андропова начинались незаметно, исподволь. Многие граждане даже не понимали, что они означают. Так, развернулась кампания по наведению дисциплины и порядка. Ретивые местные начальники и милиция, желая выслужиться, кинулись устраивать облавы по магазинам, базарам, рынкам, отлавливать прогуливающих в рабочее время. Андропов к таким глупостям отношения не имел. Его «наведение порядка» было другим. КГБ принялся раскручивать дела о коррупции и беззакониях. Но опять избирательно. Против тех, кто был противником Юрия Владимировича. Шерстили московскую «торговую мафию» — подводилась мина под Гришина. Стали вскрывать коррупцию в МВД — это была месть Щелокову. Жена бывшего министра, не вынеся позора, покончила с собой. Первый секретарь компартии Узбекистана Рашидов не воспринял намека подать в отставку — и пошло расследование «хлопкового дела» о колоссальных приписках. Рашидов скоропостижно умер. Не выдержал нервных встрясок, но существует и версия самоубийства.

И все-таки Андропов обладал определенным благородством. Он не «добивал» противников, если они больше не представляли опасности, и это не требовалось из практических соображений. После похорон Брежнева он спустил на тормозах «бриллиантовое дело», к которому была причастна дочь генсека. Возня вокруг семьи Леонида Ильича прекратилась. Точно так же для Андропова не представлял опасности раздавленный Щелоков. Расследование вокруг его имени «заморозилось». Рашидова позволили торжественно похоронить в центре Ташкента, возвести в «народные герои». Но в ходе «наведения порядка» сменились 18 министров, 37 руководителей обкомов партии. Об Андропове заговорили как о борце за справедливость.

На самом же деле, это «расчищалась стройплощадка» для будущих реформ. Для их подготовки Юрий Владимирович создал группу во главе с секретарем ЦК Долгих, Горбачевым и Рыжковым. Разработку проектов генеральный секретарь отслеживал лично, и престарелый Долгих был включен в группу для представительства. Первую скрипку играл Рыжков, каждую неделю бывал с докладами у Андропова. Специально для Рыжкова был создан новый, экономический отдел ЦК. К данной работе привлекли плеяду «птенцов Яковлева», «реформаторов» из новосибирского Академгородка — академика Аганбегяна, Заславскую, Богомолову, Леваду. Подключили и «птенцов» самого Юрия Владимировича во главе с Арбатовым и Гвишиани, а также Абалкина, Петракова и других «прогрессивных» ученых — как учеников Гвишиани Шаталина, Авена, Гайдара.

17 июня 1983 г. был принят «Закон о трудовых коллективах». В то время граждане недоумевали — зачем он вообще понадобился? Неужели у нас трудовых коллективов и раньше не было? Только советские средства массовой информации, тоже ничего не понявшие, привычно затараторили, вставляя слова «трудовые коллективы» где надо и где не надо. И лишь задним числом становился ясно, что это был первый шаг к будущему акционированию от имени «трудовых коллективов» — и к «приватизациям».

Следом правительство приняло постановление «О дополнительных мерах по расширению прав производственных объединений (предприятий) промышленности в планировании и хозяйственной деятельности». 1 августа была создана «Комиссия по руководству экономическим экспериментом» — по переводу предприятий на хозрачсет. С 1 января 1984 г. на новые условия работы должен был перейти ряд союзных и республиканских министерств, а постепенно — вся промышленность. 18 августа добавилось постановление «О мерах по ускорению научно-технического прогресса в народном хозяйстве». На 1985–1986 гг. намечалось осуществить массированную модернизацию производства, а к 1987 г. перевести все предприятия на хозрасчет.

Юрий Владимирович рассчитывал на тесное сотрудничество с Западом. Рыжков вспоминал: «Однажды Андропов спрашивает: что такое совместное предприятие (СП), вы что-нибудь знаете об этом? Я сознался, что практически ничего не знаю. А он говорит, что в тех реформах, которые предстоит проводить, от СП не уйти, поэтому поинтересуйтесь, мол, что это такое» [117, с. 333]. Да, иностранный капитал заранее намечалось запустить в советскую экономику. Как видим, Андропов намечал переход к «рыночным» механизмам. Но переход плавный, под контролем партии и государства. Некий «новый нэп» — а через него, постепенно, к моделям капитализма (или государственного капитализма, как в это же время Дэн Сяопин взялся реформировать экономику Китая). При Андропове уже прозвучали термины «перестройка», «ускорение». Не было лишь третьего тезиса, который добавит к ним Горбачев — «гласности». Гласности Юрий Владимирович никогда не любил. Он предпочитал осуществлять поворот исподволь, не поднимая шума и не привлекая лишнего внимания.

Однако кому возглавить «перестройку» в СССР, решал не он. Это решали вообще не в Москве. Выбор делали внешние силы. В начале 1983 г. в Москву приехал в отпуск посол в Канаде, Яковлев. Через помощника Горбачева Болдина добился встречи с Михаилом Сергеевичем. Стал внушать, что ему, отвечавшему в Политбюро за сельское хозяйство, крайне необходимо побывать в Канаде — там сельское хозяйство образцовое, можно приобрести много полезного. Вот и спрашивается, почему он стал вытаскивать за границу именно Горбачева? Очевидно, того уже заприметили на Западе, многое знали про него — от Млынаржа, по поездкам в Италию в 1971 г., во Францию в 1977 г. А Михаил Сергеевич загорелся, начал проситься в командировку. Андропов считал ее ненужной, возражал. Но Горбачев каким-то образом настоял на своем.

В мае 1983 г. он полетел в Канаду с большой свитой сотрудников. Визит прошел блестяще. На встрече с парламентариями он говорил живо, без бумажки — в отличие от советских «старичков», к которым привыкли иностранцы. Не стеснялся откровенничать: например, что лично он против войны в Афганистане (впрочем, ведь и Андропов уже изъявлял готовность к примирению). Михаил Сергеевич выражал желание дружить с Западом, преодолеть разногласия. В общем, произвел впечатление, его признали политиком «американского склада».

Но были и конфиденциальные беседы с Яковлевым. Как выяснилось, оба сочувствовали диссиденту Сахарову [157]. Наверняка затрагивались и другие темы. Когда в посольство явились журналисты, Яковлев сказал им, что гость отдыхает, но вместо Горбачева на вопросы может ответить он. Пояснил: «Мы с ним мыслим одинаково». Посол широко открыл Михаилу Сергеевичу двери к премьер-министру Канады Трюдо. По протоколу у него предусматривался один прием. Но Горбачев побывал у него трижды! Его спутники замечали, каждый раз на встречах присутствовали разные люди. Разумеется, это были не только канадцы. Наблюдали гостя, оценивали.