траектории движения и просчитывая ходы. Если пройти по тому отрогу, ручей плещет, ветер сильный траву колышет, там можно подобраться незаметно. Эх, где моя разведческая юность, когда я был мелким и незаметным, как воробышек, а не увесистой тушей, как мамонт! Но все равно – может получиться.

– Сидеть здесь. Стрельба начнется – дуйте отсюда. А пока ждите. Я присмотрюсь. Может, языка возьму, – велел я и двинулся вперед, осторожно забирая по склону оврага вверх.

Местами шел, местами пробирался на четвереньках, а иногда и полз на пузе. И все же успешно достиг заветной точки. Замер там, впитывая и оценивая ночь. Ловя каждое движение.

Темно, хоть и луна светит. А в темноте я вижу хорошо. Не как кошка, конечно, но вполне себе, что не раз меня спасало и делало порой в разведке незаменимым.

Я занял идеальное место. Расчет на то, что находящийся рядом вражеский наблюдатель не будет вечно сидеть сиднем, а двинет дальше. А тропинка здесь одна. И я над ней навис, распластавшись и став незаметным, как лист в лесу. Подождем…

Ждать пришлось недолго – минут десять. У меня даже руки-ноги занеметь не успели. Как я и рассчитывал, лазутчик направился в мою сторону. Прямо в мои медвежьи лапы. Вот возник силуэт… Ну, подойди ближе. Давай познакомимся накоротке.

Какая-то мысль мелькнула в голове. Наверное, важная. Как оценишь, если она лишь слегка зацепила череп и ушла рикошетом в пространство. Ладно, поймаем потом. Сосредоточимся на главном – на противнике.

Когда он проходил в шаге от меня, я прыгнул. Опустил кулак. Рассчитал так, чтобы не прибить, но на минуту отключить. Это такое искусство – бить ровно так, как требует оперативная ситуация.

Детина оказался здоровенный. Эдакий крепко склоченный кабан, невысокий, коренастый, широкий, толстокожий и живучий. Но все же я его вырубил качественно.

Перевернул на спину. Присмотрелся. И вздохнул горестно. Улетевшая мысль вернулась. Притом с доказательствами в виде распростертой передо мной массы жил, мышц и густых бровей.

Похоже, ударил я чуть сильнее, чем рассчитывал. Поэтому пришлось хлестать пленника по щекам, пока не послышалось непонятное мычание – что-то загадочно-матерное.

– Просыпайся. Все проспишь, Мирон, – негромко произнес я.

Кабан застонал. И очумело уставился на меня, видя лишь кусок тьмы. Но голос он узнал.

– Только тише, – прошипел я. – Или еще получишь.

Кабан затараторил обрадованно, но, как и просили, тихо:

– Указчик, ты? Ты с нашими?

– Да я, я. Кого привел?

– Тоже наших. Кто с Сестробабово вырвался.

– Крикни, чтобы выходили.

Мирон набрал воздуха в легкие и заорал что есть силы:

– Братцы! Дуй сюда! Указчик здесь!

Послышались голоса. Треск сучьев. И вскоре около меня собралась вся честная компания. Трое из моей шайки, которых я считал погибшими, заранее оплакал их и не раз корил себя, что не удалось их вытащить, поскольку все силы ушли на этого чертового Коновода. Еще в компанию затесался один из «ближников» предводителя восстания. Сейчас вид он имел уже не такой важный, скорее походил на побитую собаку, и голос какой-то сиротливо-жалостливый, таким милостыню хорошо просить в поездах.

– Какого рожна вы тут крутитесь? – спросил я.

– Так как красные нас распушили в перья, мы оттуда рванули, что только пятки сверкали, – заголосил Мирон. – А куда потом податься? Затаились. Переждали немного. Да и пошли в логово. Но только боялись, что здесь уже ОГПУ орудует. Вот и присмотреться для начала решили, как ты учил. Разведка – она всякому движению причина.

– А чего ночью?

– Ну так а когда же?

– Повезло, что я вас отстреливать не начал. Ладно, дело прошлое. Все у нас тут нормально. Примем. Обогреем. Пошли.

Не скажу, что испытывал к ним отеческие чувства – все же использовали мы их вслепую, а значит, они были идейными врагами советской власти. Но люди они полезные, верящие в меня и в дальнейшей комбинации просто необходимые. А выживший «ближник» Коновода, с которым я перекинулся по дороге несколькими словами, оказался просто долгожданным подарком судьбы.

Вскоре мы все устроились в моей хате. И Мирон, жадно глотая из чарки квас, долдонил:

– Хуторских и кулаков, что с нами по решению схода к Коноводу примкнули, почти всех положили. Все же к военному делу они люди не расположенные. А нас твоя наука спасла.

Ну что, шайка почти в сборе. Потеряли в итоге только одного человека. Был убит шальной пулей.

Спасенных я лично проводил в барак для приблудного рабочего люда. Определил на лежанки. Перекусив и добравшись до ложа, они были счастливы и умиротворены. Чего не скажешь обо мне. Этой ночью я так и не заснул. Все просчитывал, продумывал, в общем, занимался чепухой. Потому что все равно утро вечера мудренее.

Утром взял я за шкирку спасенного «ближника» и отправился к затаившемуся бирюком в своей каморке Батько.

Тот был вял, бесцелен и угрюм. Но, увидев спасенного, расцвел и всплеснул руками:

– Осип, черт ты болотный! Выжил!

– Выжил, Иван Иванович, – пробурчал тот, тупя взор.

– Ох, как хорошо. Спасибо, уважил. Теперь сделаю то, о чем всегда мечтал!

Батько размахнулся и влепил «ближнику» такую оплеуху, что тот отлетел к стене и сполз по ней на пол.

– Наушничал Коноводу. Рассорить нас хотел. Все выгадывал, хитрил, жужжал не по делу, жук майский. И что теперь?

– Да уж что теперь, Батько, – заныл бывший «министр». – Нет теперь ни Коновода. Ни хитрушек. Теперь я весь твой. Ты главный.

– Хорошо, что понимаешь. – Жестом Батько пригласил всех присаживаться. – Ну, рассказывай, как выбрался.

– Так как началось, Указчик нам сигнал подал, чтобы рассыпались. Хоть и молодой, а все мигом просек. Если бы не он, то всех бы красные там и похоронили. И атамана вытащил. В охапку схватил. Героическая личность наш Указчик, – заискивающе произнес Осип.

– Так Коновод все одно погиб, – буркнул Батько.

– Слышал про это горе… Когда скакали, я видел, как ему пуля вошла в спину. Он аж дернулся, бедолага, но в седле удержался. Его Александр Сергеевич за собой тащил. Да, видать, не дотянул. Пуля в спину – это не шутка.

Батько бросил на меня быстрый взгляд. Он мне так до конца и не верил. Теперь же нашлось независимое подтверждение. Так что его подозрительность постепенно начала угасать. И это хорошо. Успех надо было закреплять. Слишком много знал «первый министр». И я тоже хотел знать то же, что и он. Надо перетягивать на свою сторону. Чтобы он признал меня.

В тот же вечер под горилочку, до которой Батько был охоч, мы обустроились в здании правления артели. И повод нашелся – помянуть Коновода.

Батько расслабился, раскраснелся, подобрел. И дошел до требуемого