задраны в небеса. Ассортимент усох, даже бублики и сахарные петушки исчезли. Зато полно мяса. Крестьянин по жлобской своей натуре нещадно забивал свою скотину, лишь бы не вести ее в колхоз. И, чую, нам это еще аукнется.

Как только пересек границу рынка, мне сразу же в толкучке попытались залезть в карман. Пинком отогнал шустрого шкета, зло зыркнул на его группу прикрытия и погрозил увесистым кулаком. Шпана сразу растворилась. Обычно у нее почему-то не возникает желания выяснять со мной отношения. Несмотря на то, что лицо у меня круглое, а глаза добрые.

Прошелся я рыночными задворками, перепрыгивая через ошметки овощей и пустые ящики. Пахло гнилым и кислым. Фыркала и ржала где-то рядом лошадь.

Между дощатыми складскими помещениями двинулся я в узкий проход. Утопая в грязи, пробрался через него. И вышел к реке.

Передо мной открылся живописный, но страшно замусоренный вид на разрушенный акведук восемнадцатого века, от которого остались три арочных пролета, на водонапорную башню и давно запущенный бесхозный сад, с судьбой которого городские власти никак не могли определиться. На склоне, ведущем к реке, устроили свалку и помойку. Народ сюда заглядывал лишь для того, чтобы вывалить очередную телегу мусора. Не лучшее место для встречи, но хоть в стороне от посторонних глаз. А через реку виднелся во всей своей суровой красе бывший Никольский замок, а ныне домзак, то есть дом заключения. Сюда узников с трех бывших губерний свозили – очень уже место для такого дела подходящее.

Не знаю, как графья или князья жили в этом польском замке, но выглядел он на удивление бестолково. Несколько каменных коробок вне всякой системы приставлены друг к другу. Местами на стенах остались старые зубцы. Изувечили историческую достопримечательность сильно – в ранее глухих стенах бессистемно были выбиты забранные решетками окна. Может быть, сейчас в одно из них глядит в мою сторону мечтающий о свободе Шляхтич. Да только локоток близок, но не укусишь.

Я в задумчивости пнул ногой валявшуюся передо мной бочку с проломленным боком и чуть не подскочил от возмущенного мявканья. Оттуда вылетела полосатая кошка, возмущенно фыркнула на меня и унеслась прочь. Господи, так и заикой можно остаться!

А вон еще одно живое существо на помойке. Более габаритное. И я даже знаю, как оно именуется. Ко мне шатающейся, развязной приблатненной походкой приближался Одессит, выглядевший весьма колоритно в тельнике под пиджак, сапогах гармошкой, шпанской кепке. Он напевал песню из репертуара знаменитого джазового музыканта Леонида Утесова – кстати, близкого друга налетчика Мишки Япончика, который, в свою очередь, был атаманом у Одессита:

– С одесского кичмана бежали два уркана-а-а.

Пел на редкость бездарно, хотя и воодушевленно, поэтому я был рад, когда он замолчал, остановился, внимательно смотря на меня, будто видел впервые. А потом заголосил, картинно распахивая объятия:

– Ба, что за радость пред моими очами! Начальник собственной персоной! Не мираж ли это с обманом фокуса зрения?

– Обниматься потом будешь. И не со мной. Доклад! – рявкнул я командирским голосом.

Его я отправил на вылазку, чтобы он оценил проницаемость или же неприступность тюремных стен. Мне его профессиональный взгляд был очень важен.

Промотавшийся полжизни по тюрьмам да по воровским малинам, попробовав себя и в налетчиках, и в ворах, Одессит приобрел массу полезных навыков. Да и вообще он прирожденный разведчик: умел быть незаметным, сразу просекал главное, мог видеть детали, обладал отменной наблюдательностью. Эх, попади он в свое время к моему учителю и приемному отцу бывшему пластуну и красному командиру дяде Севе, уж тот бы из него натаскал волка. Но и сейчас Одессит очень неплох.

– В общем, такая ситуация предстала перед моим печальным взором. Сейчас нарисую. – Он вытащил заткнутую за пояс тетрадку, присел на бочку, в которой до этого жила кошка, извлек карандаш и принялся чертить схему домзака. – Вот!

– Твое заключение?

– Глухо. Если пулеметы, а лучше артиллерию подогнать – сдюжим, конечно. А без них соваться туда мне страшновато и сильно совестно.

– А почему совестно? – поинтересовался я.

– Ну так не хочу заставлять близких оплакивать мою безвременную кончину. Они любят меня живого и здорового.

В общем-то, это с самого начала было понятно. Штурмовать «замок» – это полное сумасшествие. Был еще вариант – извлечь фигуранта во время транспортировки. Как раз ожидается спецпоезд на Харьков. Но там охрана тоже неплохо поставлена. Нет, конечно, можно на них с шашкой наперевес, и тогда с определенными потерями нам это удастся. Но есть же какие-то пределы. Все же бандит я ненастоящий. И рубить своих – нет, это не для меня. Или для меня? Великая цель, когда любые средства хороши? Тьфу, недоставало еще начать подвывать на морально-этические аспекты, как волк на луну. Достаточно того, что у нас тупик нарисовался.

Тут в нашей компании произошло прибавление. На помойке появился дорого одетый старорежимный господин, с тростью, в костюме и в шляпе-котелке. В нем с трудом можно было опознать Петлюровца. Но я потрудился и опознал. И теперь смотрел на него с надеждой, поскольку тот пребывал в приподнятом настроении.

Он пробивал ситуацию с другой стороны. У него много старых связей в этом городе. И они могли навести нас на интересные варианты, на что я сильно рассчитывал, поскольку рассчитывать больше не на что.

Посмотрев на рисунок, который намалевал Одессит, Петлюровец поинтересовался:

– Что, планируете битву при замке Камелот? Поняли уже, что дело дохлое?

– Поняли, – кивнул я. – А помимо критики с мест есть конструктивные предложения?

– Имеются, – солидно изрек Петлюровец. – Такие цитадели не берутся снаружи. Такие цитадели берутся изнутри.

– Не тормози, братишка, я весь в томлении, – ударил себя кулаком в грудь Одессит. – Взираю на тебя с потаенной надеждой. И только не говори, что она тщетна.

– Тьфу на тебя, трепло. – Петлюровец, сняв «котелок», вытер пот со лба белоснежным носовым платком. – Ладно, к делу. Есть такой интересный человек Свинарь.

– Погремуха воровская? – заинтересовался Одессит.

– Обижаешь. Старая добрая украинская фамилия. И принадлежит начальнику домзака. Оказывается, я его давно знаю. И его помощника. Притом настолько хорошо, что вряд ли они откажут мне в просьбе… В любой просьбе.

– Уже интрига, – жадно потер ладошки Одессит. – Настоящая беллетристика. Можно сказать, авантюрный роман.

– Если не заткнешься, выкину тебя, как нашкодившего котенка, из интеллигентного диспута, – пригрозил я.

– Все! – замахал руками Одессит. – Были бы нитки, зашил бы себе рот! Внимаю молча!

– Рейд петлюровцев на станицу Осиповскую – тогда там евреев и коммунистов покрошили тьму-тьмущую. Свинарь с его подпевалой Другалем в том отряде был. И в погромах участвовал энергично, с огоньком.

– Ну дела, – покачал я головой. – Почему этот