«Петербург» медленно сбавлял ход. Наконец он затрясся всем корпусом и остановился. С грохотом полетели по клюзам якоря. Машина в чреве парохода сбрасывала обороты. Стало непривычно тихо, и сделалось заметно, как сильно дует ветер. Послышался рык капитана:

– Принять катер по правому борту!

– Пойдем в салон, – сказал барону Алексей. Он был собран и чуть взволнован. Сейчас гурьбой явятся его новые подданные. В свои тридцать два года, много уже испытав, сыщик никогда не руководил всерьез. Всегда в подчиненной роли, на помочах… И вот здесь, на краю света, выпала участь. Что за люди достались ему в команду? Лыков решил для себя, что будет равняться на Благово, и немного успокоился.

Они стояли посреди салона и ждали. Швартовка катера затягивалась. Но вот послышались шаги множества ног, дверь распахнулась, и вошли сразу человек десять. Люди разделились на две неравные части. Трое офицеров – капитан и два поручика – вытянулись перед Таубе. Остальные домаршировали до Лыкова и остановились. Тот сделал важное лицо (нарочно учился). Вперед выступил мужчина средних лет, щекастый, с юркими глазами.

– Ваше высокоблагородие! Разрешите представиться по случаю вашего прибытия! Временно исправляющий должность начальника Корсаковского округа, помощник начальника, титулярный советник Ялозо.

– Как вас по имени-отчеству?

– Фома Каликстович, ваше высокоблагородие.

Ялозо глядел молодцом, но каким-то фальшивым.

– Рад знакомству, Фома Каликстович. Называйте меня Алексей Николаевич. Это ко всем относится, господа! До моего представления генералу я вам еще не начальник, сами понимаете. Поэтому и позволил себе встретить вас в партикулярном.

Сахалинцы все были в мундирах, поверх которых они набросили прорезиненные плащи.

– Познакомьте меня с кадром, Фома Каликстович.

– Слушаюсь! Значит, так…

Но тут Лыков улыбнулся и первым протянул руку высокому краснолицему господину с петлицами надворного советника.

– Здравствуйте, Виктор Васильевич! Мы встречались у градоначальника, помните?

Явно польщенный, тот пожал руку и назвался:

– Смотритель Корсаковской тюрьмы майор Шелькинг.

Шелькинг служил участковым приставом в петербургской полиции в чине майора. Но генерал Грессер[26]невзлюбил его, и пристав вынужден был уйти в тюремное ведомство. Его перевели в гражданскую службу. Лыков и Шелькинг были в столице поверхностно знакомы. Алексей отметил про себя, что смотритель назвался не надворным советником, а майором, хотя этот чин уже пять лет как был упразднен. Тоже нашелся вояка…

Следующим подошел плечистый мужчина с обветренным грубым лицом:

– Помощник смотрителя Акула-Кулак.

– Что, простите? – не понял сыщик.

– Фамилия такая, ваше высокоблагородие, – пробурчал детина, смущаясь. Но Шелькинг поддержал своего помощника:

– Правильная фамилия! Арестанты его сильно боятся. Чуть что – сразу в мордофон!

– Ясно, – нахмурился Лыков. Протянул руку, и Акула вцепился в нее так, словно пытался оторвать. Что же он с каторжными творит, если собственное начальство готов изувечить?

Вперед выступил молодой мужчина с располагающим лицом, худощавый и вроде бы интеллигентный. Он прятал свой несерьезный возраст под окладистой бородой.

– Секретарь полицейского управления коллежский регистратор Фельдман Степан Алексеевич.

«Вот с этим мы, наверно, сработаемся», – подумал Лыков, пожимая ему руку.

– Младший врач окружного лазарета Пагануцци Владимир Сальваторович, – бочком подступил толстяк с эспаньолкой и добрыми, немного наивными глазами. Он был не причесан и даже, кажется, не умыт.

Дальше подошли еще два помощника смотрителя, бухгалтер полицейского управления и делопроизводитель. Последним представился жуликоватый дядька в золотом пенсне:

– Распорядитель Корсаковского отделения колонизационного фонда Полуянский Юстин Егорович. Не являясь подчиненным вашего высокоблагородия, счел, так сказать, своим долгом…

Чиновники отошли в сторону, и на их место заступили офицеры. Таубе представил Алексею ротного командира капитана Кусанова и двух полуротных.

На этом знакомство с кадром округа закончилось. Ялозо на правах старшего почтительно поинтересовался у Лыкова:

– Изволите поглядеть городок? Ваш экипаж ожидает на пристани.

Сыщик чуть было не согласился, но вовремя заметил лейтенанта Степуру. Тот из-за спины чиновников подавал ему какие-то знаки.

– Минуту…

Он подошел к старшему помощнику. Степура кивнул на полуоткрытую дверь буфета и красноречиво щелкнул себя пальцем по горлу.

– Господа! – объявил Лыков. – Мы предварительно познакомились. А теперь пароходное начальство приглашает вас угоститься.

Лица сахалинцев сразу приобрели мечтательно-одобрительное выражение. Словно школьники, дождавшиеся перемены, они гурьбой ринулись в буфет. Там к их приходу уже все было готово. На табльдоте красовались бутылки с водкой и рябиновой настойкой. Их окружали нарезанный кусками поросенок, холодная осетрина, горячая ветчина, жареная стерлядь, балык… Особняком стояло большое блюдо паюсной икры на подушке изо льда. На нее островитяне накинулись в первую очередь.

– Ах! С осени не ел родимую! – с набитым ртом прорычал Шелькинг. Следом нацелился Акула-Кулак, но его бесцеремонно оттер Ялозо. Тут через его плечо вытянул руку капитан Кусанов и схватил тарелку. Ялозо взялся за свой край, но к капитану присоединились поручики, и в итоге армия победила… За спинами других застенчивый Фельдман кротко дожидался своей очереди.

– А вы почему не угощаетесь? – спросил Лыков поощрительно.

– Я утром кушал… не хочется…

– Так давайте со мной по рюмочке!

Степан Алексеевич замешкался, но Ялозо сзади хлопнул его по плечу:

– Раз начальство велит, надо пить!

– Вы не употребляете водку? – догадался надворный советник.

– Стараюсь, ваше…

– Алексей Николаевич, – мягко поправил его Лыков.

– …Алексей Николаевич. Здесь только начни – и мигом осахалинишься. Боюсь.

Тут налетели сразу трое: Шелькинг, Ялозо и Кулак. Фома Каликстович заявил, обнаружив неожиданное знакомство с трудами Гоголя:

– Не любишь нас, черненьких? Тебе все беленьких подавай? Эх, Степан! А ведь твой батька смотрителем был. Настоящий сахалинец! под нарой вырос… А ты? Брезгуешь нашим братом!