невиданной.

Но если те — язычники и мразь,

То эти сплошь сыны Вениаминовы.

Дом окружили «лучше всех» кольцом

И требуют от старика с угрозами

Пришельца выдать прямо нагишом:

Познаем мы его любыми позами.

История пример уже дала,

Содом с Гоморрою случились ранее.

Но «сливки, лучше всех» при их делах

Смысл бытия находят не в Писании.

Отцы семейства недорослей шлют

В Париж и в Лондон за образованием.

Но с Эйфелевой башни те плюют

И душу к чёрту тащат на заклание.

Хозяин дома вышел на порог

И так сказал: «Не делайте безумия,

Мир и без вас порочен и жесток.

Ведь человек пред вами, а не мумия.

Когда вам похоть побороть невмочь

Настолько, что помогут только ножницы,

Здесь в доме есть девица, моя дочь,

А с человеком тем его наложница.

Возьмите их, как меньшее из зол.

Что вам угодно, подвиги не ратные

Творите с ними, им задрав подол,

Но с мужем сим не делайте отвратного».

Никто его и слушать не желал…

Тогда мужчина взял по жизни спутницу,

В последний раз её поцеловал

И вывел полуголую на улицу.

(А я так думаю, без лишних слов

Её за дверь толкнул муж к этой нечисти.

Иначе, извините, самого

Его схватили бы и обесчестили).

В момент познала женщину толпа

В экстазе тёмных сил и мракобесия,

И до восхода каждый психопат

На бедной вымещал свою агрессию.

Молодку, оборвавшую свой бег,

Все петухи имели до единого.

Что женщина такой же человек,

Не думали сыны Вениаминовы.

Всю ночь над ней ругались до утра

И отпустили лишь при появлении

Зари, решив, что отдохнуть пора

Пред утренним обрядом омовения.

Поруганная еле доползла

До дома старика гостеприимного,

Где на рассвете тихо умерла

От действия публичного интимного.

А господин её, как только встал,

Не стал реаниматора врача искать.

В путь собирался он в свои места,

Не разузнав, что сделалось с несчастною.

А та лежала, руки на порог

Закинувши и не дождавшись «Скорую»…

Увидел муж её у самых ног,

К ней обратился со словами бодрыми:

«Вставай, пойдём!» А дальше тишина…

Пред ним лежит безвинно убиенная

Наложница, конечно, не жена,

Но женщина до боли вожделенная.

Муж поднял на осла остывший труп,

Как комиссар убитого товарища,

Запекшихся коснулся женских губ

И медленно побрёл в своё пристанище.

Пришедши в дом, своим ножом тупым

По членам расчленил левит наложницу,

Совсем как насладившийся упырь

Частями выносил из дома школьницу.

Частей тех было по числу колен

Израиля двенадцать, предназначенных

К рассылке нарочными. По земле

Разъехались в посылках перепачканных

Те части женщины в уделы все,

Как приглашение для конференции:

Что скажет умудрённый фарисей

На преступленья в собственной конфессии?

Глава 20. За срамные вещи наказать

Собралось всё Израиля общество

При Массифе гнев и боль излить.

Все возмущены и озабочены,

Как Вениамина приструнить.

Тысяч набралось тогда четыреста,

Кто способен меч свой обнажить,

В меру справедливых и задиристых,

Чтоб за правду голову сложить.

Здесь не просто честь отдельной женщины,

Здесь Гоморрой пахнет и зело,

Потому и знать весьма существенно,

Как происходило это зло.

Выступил свидетелем на следствии

Тот левит, что женщину членил,

Дабы происшедшее с ней бедствие

Не сокрылось дымом от кадил.

«Сколько б лет по давности ни минуло,

Зло без наказанья не пройдёт,

И насильники Вениаминовы

Тень не бросят на святой народ.

Женщины убитой опознание

Может провести хоть мой ишак,

А какое выбрать наказание -

Это вам, любезные, решать».

В целом рассказал левит всё правильно

Про царивший в городе разврат,

Скрыл, однако, что его заставило

Взаперти скрываться до утра.

Речь тогда не шла о чьём-то мужестве

И кому поставить монумент.

Важно, как еврейское содружество

Отсекало свой прогнивший член

Из всех считанных колен Израиля.

Справедливо надо оценить

То, как доктора их вывих правили,

Умудрившись ногу сохранить.

Не случайно при Массифе воинство

Встало от рабочих верстаков -

Не желал народ мириться с подлостью

И терпеть от праздных пошляков.

Кем бы ни были у них родители -

Виноватых следует связать,

Вытащить за шкирку из обители,

За срамные вещи наказать!

(В смысле, не за сами гениталии,

Чем они творили этот срам,

А за все издержки в воспитании,

То есть по содеянным делам).

Шлют послов к сынам Вениаминовым:

«Ваш порок — на весь народ позор.

Не лозой здесь надо, а дубиною

Исправлять закостеневший горб.

Не потворщики мы, не соратники.

Гнусное содеяно у вас.

Выдавайте нам своих развратников,

Умертвим их, прочим напоказ».

Может от тщеславия, чванливости

Иль иной причины, но, увы,

Не дошли призывы к справедливости

До старейшин, жителей Гивы.

(Да и кто ж отдаст сыночка кровного,

Что бы тот стервец ни натворил…

«Разобраться следует подробно вам:

Надругался — это ж не убил.

Да и то не сам, его заставили

Прочие насильники-юнцы -

Оправдания свои представили

Изворотливые сосковцы.

А что женщину в кустах тиранили

И настаивали на проглот -

То искусственное в рот дыхание.

Сожалеем, что не помогло».

Про христенков говорить не хочется,

Может быть, они и ни при чём,

Что расхристанные «сливки общества»

Вечно на порочное влечёт.

В Куршавель на папины съезжаются

Показать другим — вот я каков,

До цветов гуляют побежалости

Средь других гламурных дураков.

Лихо тратят денежки халявные,

От экстаза девки верещат…

Горд народ их выходками пьяными

И особо горд он за девчат.

Что угодно, лишь бы обособиться:

Вот какие мы и нас не тронь.

Далеко разносит за околицу

Дух отчизны этой дряни вонь..).

Эту спесь в сынах Вениаминовых

Поощряла родовая знать,

Призывая с вилами, с дубинами

Всех за самостийность выступать.

А война назрела, это видится.

Женщина не больше чем предлог,

Повод на сородичей обидеться

И заставить жрать чертополох.

То не братья-супостаты ссорятся.

Для любой державы нужен срок

Пережить свои междоусобицы,

Чтоб не развалиться как песок.

Кровь и почва, говорит теория,

Прочно могут нацию сплотить.

А евреи с этим и не спорили,

Кровь на землю продолжая лить.

СМИ их незалежность пропиарили,

Выкинули клич — идти на фронт.

По всему уделу встала армия

Защищать свой лучший генофонд.

Двадцать шесть набрали они тысячи

Из окрестных сёл и