на траву, ноги отказывались удерживать те ощущения, которые врывались в меня. Ни слез, ни боли, ничего. Только тишина, не пустота, а тишина. Я лежал и смотрел на желтые цветы, названия которых не помнил, я не помнил и то, почему они так тревожили меня. Но тем не менее, мне было хорошо и спокойно.

Ключ от дома под средней ступенькой, надо просунуть руку в треснутую боковину и там ключ, старый, кривой ключ. Замок открылся легко, пригнулся, входя в низкую дверь. В сенях деревянная лавка, на ней три эмалированных ведра, накрытых деревянными кругами. Напротив двери, на вбитых в стену гвоздях, висели куртки, телогрейки и какая-то еще рабочая одежда, под ней стояли аккуратные пары калош и сапог небольшого размера, и одна пара огромных кирзачей. Дверь в дом была обита поверх утеплителя цветастой клеенкой, ручка висела на честном слове, потянул, боясь, что оторвется. В доме была такая смешная деревенская чистота, присыпанная толстым слоем пыли. Бревенчатые стены, золотистые, незакрытые ничем, ни обоев, ни вагонок. Огромная комната в три окна и кухня, и гостиная, и столовая. Печка, круглый стол, под ажурной скатертью, грубые табуретки, накрытые смешными круглыми ковриками. Задняя стена вся в книжных полках от пола до потолка, множество книг, просто море. Смешное старое радио на самой верхней полке. Стоял и вспоминал это все, я все это вспоминал, потому что был уже здесь. Скинул рюкзак на пол. Так захотелось ко всему прикасаться, захотелось прикосновений и ощущений от золотистых бревен стены, от вязаной крахмальной скатерти, от печной побелки…

Ходил, ощупывал все вокруг, как слепой, пальцы метались по стене, столу, полкам, по всему, что только попадалось, как будто они жили своей жизнью, как будто они что-то хотели наощущаться вдоволь. Мои пальцы как-то иначе все осязали, они как будто дышали запахом пыли и дерева с дымной отдушкой. Я кружил по комнате, заходил во вторую, что за печкой, кружил, осматривался, принюхивался, все новое, но знакомое, я не узнавал ничего, но откуда-то изнутри было тепло от каждого прикосновения. Переполнившись ощущениями, сел на табуретку, опустил голову на сложенные руки и в голове поплыл низкий женский голос:

Ни о чем песни

И тоска ни о чем

Поднебесье

Режет лучом

Хотел крылом

Не вышло

Все на потом

Я лишний.

Голос с легкой хрипотцой звучал ровно и с такой тоской и надеждой, и я вспомнил глаза, глубокие, нет, просто бездонные и совершенные глаза… вспомнил, как смотрел в эти глаза, слушая эти стихи, вот тут и слушал, тут и сидел, только горела настольная лампа и топилась печка. А за окном в отсветах фонаря качались на ветру желтые цветы, тревожные желтые цветы.

— Все, соберись!

И собрался. Встал и приступил к разбору рюкзака. Знал теперь здесь каждый сантиметр, и знал, и помнил, в углу тумбочка, а это на самом деле маленький холодильник "Морозко". Включил его в розетку, он дернулся пару раз и монотонно заурчал. Сложил подарочные продукты, дверца не закрылась. Зачем-то впихивал туда сгущенку, сгущенку не обязательно в холодильник, вот дурак. Стряхнул рюкзак… и что-то вылетело и стукнуло об пол, мыло, что ли. Наклонился, мыло, завернутое в целлофан, приплавленный сбоку. Занервничал, знал, что там внутри, но не мог даже надеяться… не надеялся, но уже знал точно — там деньги. Много денег. Стал трясущимися руками открывать-рвать, не получалось, сверток запаян надежно, такое количество пленки, что можно на дне реки хранить. Надо бы ножом, метнулся, схватил нож с подоконника, резанул по пальцу, по второму, по свертку. Открыл его, как ракушку, внутри плотный рулончик денег. Раскатал сверточек, доллары и рубли. Доллары знал лучше рублей, дороже. Кровь с пальцев капала прямо на табуретку, не думая, намотал какую-то тряпку. Сел, скинув закапанный коврик на пол. Считал, пересчитывал, раскладывал, перекладывал. Четыре тысячи долларов, сорок одинаково новых и ровных бумажек и тридцать тысячерублевых. Да, кто бы ты ни был, хозяин рюкзака, теперь уж точно не смогу вернуть, три дня прошло, прости меня, чудак, не знал. Надеюсь не последние это у тебя деньги, хотя так упакованы, что может и последние.

Я смотрел на две стопочки. Как много и как мало. Много, безумно много. Мне хватит этих денег с лихвой, чтобы пережить зиму. Но вот на что-то еще, пока не знаю. Да и на что — тоже пока не понятно. Моя память урезонила меня своими провалами. Деньги по одной купюре разложил по книгам, потому как нервно было от такой суммы. Перепсиховал.

Все, двигаться дальше. Пуховик вынес в сени, банно-прачечные, не вынимая из пакета, повесил на крючок возле выключателя, буду каждое утро ходить на реку. Усталость все-таки догнала меня. Но решил, что сначала все-таки на реку. Вода конечно холодная, но терпимая. Вымылся и бегом в сторону кровати, той огромной пружинной, с перинами. Лягу и буду спать, пока не отвалятся щеки. И не просто лег, нырнул в перины и в сон, уснул, кажется, не достав еще головой до подушки, на лету прям выключился. Спал действительно до полного насыщения, проснулся от того, что просто больше уже не мог спать. За маленьким окном утро, предосеннее утро, с длинными тенями, низким пронзительным небом и тяжеленными низкими облаками. Так было забавно проснуться в этом игрушечном домике. Вставать и выходить на улицу, чтобы умыться, тоже было забавно.

Роса, и уже туманы, а к воде даже взглядом было холодно прикасаться, но нечего делать, разборы с баней еще впереди, да и не топят баню каждый день. Скинул одежду и сложил на пакет. Размышлять не стоило, потому как мыслительный процесс только мешал. Решился. Ребра проломило внутрь ледяной водой, легкие выдохнули и сжались в два листочка. И закричал, и рвалось изнутри, и било голову, как тогда на Маленковке, только острей были удары. Новых воспоминаний не пришло, но пришла уверенность мышц, точность мыслей.

Растирался быстро, припрыгивая и пританцовывая. Сегодня начну приводить в порядок дом. Прежде всего, нашел инструмент, в хлеву стоял целый ящик разнообразнейшего инструмента, тут тебе и молоток с усохшей рукоятью и ножовка с перемотанной, отвертка вообще без таковой. Выбрать было из чего, а при соответствующем ремонте и вовсе полно инструмента. Вот просидел пол дня на корточках, сложив усохшие рукояти в старую кастрюлю с водой,