довольно узки. Слишком холодно или жарко, воздух слишком беден кислородом или загрязнен – и мы умираем. Наша толерантность к множеству других вариаций, по всей вероятности, тоже мала, коль скоро момент настоящего служит крошечным клапаном, регулирующим объем допустимых в реальности изменений.

Поскольку Вселенная сохраняет узнаваемые черты от момента к моменту, каждый момент является почти точной копией предшествующего. Случающиеся перемены невелики относительно целого и пропорциональны величине, полагаемой нами в качестве длительности момента. Эта идея подтверждается нашим опытом: от текущего момента до следующего движение Вселенной едва ли сильно изменится, но за предстоящий год ход событий совершит не один поворот. Большие исторические перемены требуют больших длительностей. При добротном исследовании ни одно великое событие не может быть уложено в краткий период, хотя обычный порядок разговора о прошлом требует, чтобы мы думали и действовали так, будто история состоит лишь из великих мгновений, разделенных долгими бессмысленными отрезками пустой длительности.

Исторический дрейф

Когда мы смотрим на время как на множество почти идентичных последовательных моментов, дрейфующих путем мелких изменений в сторону бóльших различий, которые накапливаются на протяжении длительных периодов, в нем обнаруживаются движения определенных типов. Возможно, впрочем, «движениями» ошибочно именуются в данном случае изменения, происходящие от объекта к объекту в ряду реплик. Ряд, в котором каждый объект изготовлен в свое время и все объекты связаны между собой как реплики одной модели, создает во времени видимость движения подобно кинопленке, чьи кадры фиксируют последовательные моменты действия и порождают иллюзию движения, вспыхивая один за другим в световом луче.

Репликация следует двум противоположным типам движения. Их можно описать как движение вперед по шкале качества и движение назад по той же шкале. Качество растет, если создатель реплики обогащает свою модель, повышая ее достоинства, как это бывает, когда талантливый ученик улучшает приемы своего посредственного учителя или, скажем, когда Бетховен обогащает шотландские песни. Качество падает, когда создатель реплики ухудшает модель из-за своей неспособности оценить ее масштаб и значение или из-за экономического давления. Крестьянские реплики дворцовой мебели и одежды; копии, написанные с картин мастера его бездарными учениками; провинциальные ряды реплик, копирующих другие реплики чем дальше, тем грубее, – всё это примеры снижения качества. Еще больше таких примеров в промышленности. Когда хорошо спроектированное серийное изделие выходит на более широкий рынок и встречает более жесткую конкуренцию, производители упрощают его, чтобы снизить цену, пока оно не сводится к необходимым элементам конструкции, обеспечивающим ее минимальную долговечность. Поэтому потеря качества может иметь как минимум две разные скорости: провинциальную, ведущую к огрублению, и коммерческую, ведущую к безвкусице. Таким образом, провинциальность и коммерциализация связаны друг с другом как две разновидности падения качества.

Около пяти тысяч лет назад не было ни больших городов, ни удаленной торговли; существовали лишь крестьянские или рыбацкие деревни. Человеческое общество пришло к провинциальным и коммерческим различиям намного позже. Данные об этих ранних периодах обнаруживают гораздо меньший разброс качества изделий по сравнению с нашим временем. На протяжении одного поколения керамические изделия одной деревни мало отличаются друг от друга, и только на более длинных отрезках времени мы можем проследить в них взаимодействие региональных традиций и положения на шкале раннего – позднего в пределах одной серии. Идея решающих событий, происходящих в столице или центре, так же как и идея мастерства, основанного на старых и устойчивых ремесленных традициях, вошла в человеческое сознание, вероятно, лишь с появлением городов и экономического неравенства, создавшего условия для производства предметов роскоши особым классом мастеров. Провинциальная деградация, несомненно, старше коммерческой вульгаризации. А старейшей из качественных градаций цивилизованной жизни остается деревенское однообразие.

Выбраковка и сохранение

Изменения могут быть обусловлены множеством способов, какими явления соединяются друг с другом и отделяются друг от друга. Актуальность описывает их распределение в моменте, а история изучает их позиции и отношения в последовательности. Различные позиции, занимаемые явлениями в мире людей, наводят на мысль о категории сил, которые мы не можем назвать никак иначе, нежели потребностями. В поле этих сил, размеченном полюсами влечения и пресыщенности, удовольствия и отвращения, действуют, наряду с другими, процессы выбраковки и сохранения.

Решение о выбраковке чего-либо не назовешь легким. Как всякий фундаментальный тип действия, оно заявляет о себе и в повседневном опыте. Это ценностный переворот. Необходимая в прошлом вещь выбрасывается и превращается в мусор или лом. То, что было ценным, отныне бесполезно; то, что было желанным, – оскорбляет; то, что считалось прекрасным, кажется уродством. За тем, когда и что нужно забраковать, стоит множество соображений.

Устаревание и ритуал

Принято считать, что устаревание – сугубо экономический феномен, обусловленный технологическим развитием и ценообразованием. Затраты на сохранение старого предметного оснащения превышают затраты на его замену новым и более эффективным. Однако неполнота этого взгляда становится очевидной, если присмотреться к решению что-либо сохранить.

Один из важных случаев сохранения предметов прошлого обнаруживается в обильном наполнении гробниц у некоторых народов – египтян, этрусков, китайцев или перуанцев. Главной причиной появления в их культурах значительных погребальных кладов была, разумеется, твердая вера в существование загробной жизни. Но также мы вправе предположить, что число ремесленников в этих обществах превосходило потребности их владык и в результате изготовление драгоценных вещей намного опережало их выбраковку по мере износа и поломки.

Продуманное оснащение гробниц могло преследовать в таком случае сразу несколько целей: благодаря ему останки прошлого сохранялись с должным пиететом, не создавая угрозы заражения от контакта с ними, а старомодные предметы выводились из повседневного употребления, что давало толчок производству новых вещей для потребностей живущих. Погребальные клады достигали, казалось бы, несовместимых результатов: они избавляли от старых вещей и одновременно сохраняли их, как это происходит сегодня на складах длительного хранения или в хранилищах музеев и антикваров. Находящиеся там гигантские накопления ждут возвращения в оборот, которое обещают их возрастающая редкость и будущие изменения вкусов.

Здесь кроется вероятная причина того, почему еще каких-нибудь сто лет назад темп технологических изменений был таким медленным. Когда изготовление вещей требовало больших усилий, как в доиндустриальную эпоху, починить их было легче, чем выбросить. Соответственно, возможностей для изменений было меньше, чем в промышленной экономике, где массовое производство позволяет потребителям регулярно избавляться от старых предметов. Поскольку любое изменение, предложенное изобретением, требовало принесения в жертву слишком большого количества уже имеющихся вещей, оно могло реализоваться лишь тогда, когда противостоящие ему конвенции, привычки и инструменты выпадали из регулярного использования незамеченными. Другими словами, необходимость сохранения вещей влияла на скорость изменений человеческих изделий сильнее, чем желание новизны.

В концепции систематического изменения каждое действие входит в ряд подобных ему действий. Гипотетически все эти действия связаны между собой как модель и копия. Копии варьируются, вводя