Я туго-натуго замотала голову чёрным шелковым шарфом, взяла свечу и стала спускаться вниз.

      Внизу в гостиной я заперлась на ключ и поставила свечу на пол. Здесь мне удалось найти спиртное – я не разобрала, что именно, вроде бы коньяк. Я налила себе рюмку, резко, неженским движением опрокинула в рот – одну, потом другую. Жидкость оказалась жгучей, как пламя. «Хотя бы не пристраститься, – подумала я. – Я, конечно же, перестану пить. Но не сейчас. Сейчас мне это необходимо».

      Я выпила ещё и свернулась калачиком на диване, натянув на себя плед. Голова болела меньше, сон одолевал меня, а алкоголь словно жаром разливался по телу. Мне стало удивительно тепло, и все думы отступили. Я задремала и, как обычно в такие минуты, ко мне пришли приятные грёзы – воспоминания о Корфу, о летних вечерах под каштаном, об Александре.

      Сильный стук в дверь разбудил меня. Сонная, я рывком села на диване. Свеча догорела уже до половины.

–– Ритта! – Это был голос Стефании, громкий и резкий. – Ты здесь? Отвечай!

–– Который час уже? – спросила я.

–– Десять утра. К тебе пришли.

–– Я никого не принимаю, так и передай. Я нездорова.

–– Ритта, это какой-то чиновник из полиции.

      Я тяжело вздохнула. Никого видеть мне не хотелось, но слово «полиция» так встряхнуло меня, что я полностью очнулась ото сна.

–– Принесите мне воды и одеколона, – попросила я.

–– Одеколона? Мужского одеколона?

–– Да.

      Пока она ходила, я отперла дверь, спрятала бутылку и потушила свечу. После сна я, вероятно, выглядела растрепанной, но приводить себя в порядок не хотела. Сойдёт и так. Вот только опьянение ещё осталось, но я живо с этим справилась.

      Я умылась ледяной водой и энергично растёрла лицо полотенцем. Это полностью отрезвило меня. Тогда я прополоскала рот одеколоном, чтобы окончательно прогнать запах алкоголя.

–– Ну вот, – сказала я. – Теперь можно звать сюда полицию.

      Полицейский оказался молодым человеком лет тридцати, довольно аккуратным и обходительным.

–– Я следователь, – представился он, – моя фамилия – Лерабль.

–– Очень приятно, гражданин Лерабль. Могу сказать, что я ожидала вашего приезда.

      Это была правда. С тех пор, как я прочла о желании Клавьера привлечь к делу полицию, у меня была уверенность, что подобной встречи не избежать. Правда, я не ожидала гражданина Лерабля так скоро. Ну, а если уж он стоял передо мной, я не хотела уклоняться от беседы.

–– Садитесь , сударь, прошу вас. – сказала я как можно любезнее. – Я готова ответить на все ваши вопросы. Жаль только, что я дурно себя чувствую и, по-видимому, не смогу уделить вам много времени.

      Он сел, предварительно откинув полы сюртука, деловито достал толстую записную книжку и попросил подать ему письменные принадлежности. Я позвонила горничной. Когда чернильный прибор и все прочие атрибуты были принесены, Лерабль вскинул голову и, ловко очинив перо, произнёс:

–– Я приехал по заявлению гражданина Клавьера.

–– Да. Я поняла, сударь. Уж насчёт этого у меня не было никаких сомнений, – сказала я любезно.

      Слегка изменившись в лице, Лерабль сказал:

–– Мне очень жаль, гражданка, но я вынужден просить вас не называть меня «сударь». Я на службе.

– Вы государственный человек, – уточнила я, вспоминая, как очень давно подобные слова мне говорил Франсуа де Колонн.

–– Да. Именно так.

– Я буду называть вас так, как вам угодно, для меня это никакого значения не имеет.

      Он обмакнул перо в чернильницу.

–– Итак, – торжественно начал он. – Вы – гражданка Сюзанна дю Шатлэ?

–– Да.

–– Вам двадцать семь лет, вы француженка и живёте на площади Неделимости в доме номер двадцать пять?

–– Да.

–– Ваш муж мятежник, объявленный вне закона?

–– Да.

      Эти мои три «да» прозвучали одинаково ровно и сухо, но начало беседы мне не понравилось. Что в нем было обвинительное.

–– Расскажите, что произошло третьего дня на улице Победы.

      Я пожала плечами. Версия моя была уже давно готова, и изложить её для меня не представляло труда.

–– Гражданин Лерабль, я посетила Жосефину Бонапарт с коротким визитом. У неё были гости, но я не задержалась надолго. Когда я спустилась вниз, то обнаружила, что у меня пропал мой веер. Предполагая, что забыла его наверху, я решила вернуться и, когда поднималась, увидела беременную женщину, идущую мне навстречу. Она была, вероятно, почти на сносях, и на её месте, гражданин Лерабль, я бы оставалась дома. Или, по крайней мере, не ходила бы без служанки.

–– Итак, гражданка Клавьер была одна. Вы с ней встретились. И что вы ей сказали?

–– Не понимаю, гражданин, почему вы думаете, будто я что-то говорила. Не в моих привычках говорить с незнакомками.

– Вы утверждаете, что видели гражданку Клавьер впервые?

–– Возможно, не впервые. Весьма вероятно, что мы виделись на каких-то приёмах… или в театре. Но мы никогда не разговаривали, и между нами не было никаких отношений.

–– Вы уверены?

–– Абсолютно уверена, – сказала я чуть раздражённо, настороженная тем, что этот полицейский пытается выяснить подоплёку моих отношений с Флорой.

      Но ничего. Пусть он ещё попробует доказать, что я лгу. Никаких доказательств просто не существует. Однако сам интерес Лерабля меня беспокоил. Он свидетельствовал, что его интересует не моё видение случившегося, а нечто иное.

–– Когда мы поравнялись, ей, вероятно, стало дурно. Она упала. Всё прочее вы и сами знаете.

–– Она падала на ваших глазах и вы не попытались помочь ей?

–– Мне льстит ваше мнение обо мне, гражданин полицейский, но на самом деле я не обладаю той силой, которую вы во мне предполагаете. Удержать мадам Клавьер я не могла. Кроме того, не вменяйте мне в обязанности того, чего я делать вовсе не обязана.

      Эти слова произвели ошеломляющее впечатление на Лерабля, так, будто на него вылили ледяной душ. Следователь сразу вытянулся, сел прямо, будто проглотил аршин, и я заметила, как нервно заходил его кадык под плотным воротником.

–– М-да… – протянул он. – Может ли кто-нибудь засвидетельствовать, что всё было так, как вы рассказываете?

      Я ответила, чувствуя, как враждебные чувства к следователю во мне всё нарастают:

–– Вы можете спросить Аврору, мою воспитанницу… Она была со мной в то время.

      Следователь сделал гримасу – довольно непонятную в целом, но мне почему-то показалось, что он обрадовался своей удаче. Я нахмурилась.