— Я живу в деревне в двух днях ходу отсюда. Разве вам неинтересно, почему я забрела так далеко?

В ответ тишина.

— Мне о вас поведал друг. Он летает высоко в небе и кружит меж облаков. Однажды он вернулся и рассказал, что видел женщину, что может стать мне наставницей.

Неприветливая хозяйка продолжала идти прямо, вздернула острый подбородок и гордо выгнула спину, освещая свой путь слабым дрожащим светом. Ядвига упрямо следовала за ней по пятам.

— С рождения боги наделили меня даром. Деревенская знахарка обучала меня искусству врачевания и другим премудростям, которые были известны ей от прошлой одаренной, но этого оказалось недостаточно. Я чувствую, что способна на большее, но, к моей превеликой печали, самой познать тайные ритуалы и обряды я не в силах. Порой трудно разобраться в себе, но сердце жаждет большего. Я хочу помогать людям и готова сделать всё ради этого, — в исступлении она подалась вперед, обогнув незнакомку, и, прижимая руки к груди, где билось пламенное сердце, перегородила ей путь.

Да только пламенная исповедь не растопила лёд неприязни. Глядя сквозь нежеланную спутницу, женщина свернула с тропы и бесстрастно продолжила свою работу.

— Прошу, возьмите меня в ученики. Научите! — взмолилась Ядвига.

Но колдунья продолжала собирать цветы и травы, не обращая на неё никакого внимания. Вскоре извилистая тропинка вывела их обратно к дому, и несчастная голодная и замёрзшая девушка осталась одна на крыльце красивой избушки.

— И несмотря ни на что, я не покину это место. Я отношусь и буду относиться к Вам с почтением, — гордо заявила она, а после уже тихо, почти хныча, добавила: — У Вас нет причин меня презирать. Я ведь не сделала Вам ничего плохого.

Ядвига была истощена и обессилена, но спать, на удивление, не хотелось. Решимость переполняла гордое молодое сердце, невзирая на голод и усталость. Она упала на колени перед домом, сложила одеревеневшие руки на ногах и, покорно склонив голову, тихо прошептала:

— Я никуда не уйду, пока Вы хотя бы со мной не поговорите.

Она не испытывала ненависти и злости, ей было безразлично, что станет с одеждой, сидя на сырой земле, её уже и не мучал ночной неестественный холод. Она застыла в ожидании, как многовековой дуб, неизменно стоящий на охране неподалеку от её дома.

Всё это оказалось нелёгким испытанием.

Едва не падая в изнеможении, она не вставала с колен, дважды провожая луну и встречая ласковое яркое солнце. Всё тело ныло, но отогревалось с первыми лучами солнца, а после вновь каменело и дрожало от холода, купаясь в бледном лунном свете.

На третьи сутки начало казаться, что разум покидает измученную девушку.

— Я выдержу. Я смогу. Я должна стать её ученицей, — едва слышно бормотала она себе под нос.

В голове не было никаких мыслей, кроме единственной цели — добиться расположения колдуньи.

Наконец спустя столько мучительных дней и ночей дверь тихонько скрипнула.

Ядвига вздрогнула от неожиданности, а потом воспряла, точно высшие силы придали ей сил.

Из дверного проема показалась тонкая изящная рука, которая выставила старенькое, но чистое ведро на порог.

— Ступай к реке и принеси воды, — отрешенный скупой голос хозяйки донёсся из дома.

— Конечно, сейчас, — слабая улыбка коснулась бледного изможденного лица.

Ядвига хотела быстро подняться на ноги, но оступилась и едва не распласталась на земле. Ноги занемели, затекли, налились дурной тяжестью, да и сил в тощем теле почти не осталось. Но всё же, превозмогая омерзительное её душе бессилие, девушка поднялась, опираясь худенькою ручкой об лавку, и, прихрамывая, ступила на порог. Взяв в руки деревянную ёмкость, она удивленно заглянула внутрь. Ведро не было пусто: на дне его лежал кусок сыра, размером с добрый мужской кулак.

«Неужто она проявила ко мне милосердие и готова выслушать?»

Ядвига с глубоким благоговением глядела на угощение, ощущая, как рот стремительно наполняется слюной. Она тихо сглотнула, облизнула пересохшие губы, но все же сразу есть не стала. Достала сыр, спрятала его в карман и, всё так же прихрамывая, побрела на трясущихся ногах вглубь леса, к ручью, который приметила, когда тенью бродила за колдуньей в ночи.

Дойдя до воды, она упала на колени, склонилась и стала жадно черпать жидкость ладонями и пить, пить, пить, не в силах утолить давно терзающую её жажду.

— Хвала богам! Вода никогда ещё не была столь вкусной, — бормотала она, продолжая подносить к губам наполненные ладони, из которых по рукам тонкими ручейками стекала вода, смачивая некогда белые, запылившиеся рукава рубахи.

На мгновение Ядвиге стало жутко от одной мысли о том, что бы с ней стало, коли женщина не отворила двери своего дома и не приказала наполнить ведро.

— В какой-то момент мне казалось, что не сойду с места, покуда не упаду замертво у порога. Всё одно мне пути обратно нет. И что бы я сказала отцу? Страшно представить, что будет, когда вернусь. Одна надежда на то, что он сможет простить, если узнает, что не ради праздности, а ради знаний я сбежала из дому.

Стараясь больше не думать о грядущем бедствии и отцовском гневе, девушка наполнила ведро и поспешила обратно. Свежая вода наполнила её истощенное тело силой настолько, что хватило поднять тяжёлую ёмкость и скоро принести к дому.

Сердце её колотилось от волнения, когда она постучала в дверь и негромко сказала:

— Я сделала, что Вы попросили — принесла воды.

В ответ послышались уверенные шаги, и дверь отворилась. Задирая черную бровь вверх, колдунью опалила Ядвигу всё таким же надменным взглядом, забрала ведро с водой и вновь скрылась из виду, оставляя девушку на улице.

— Обращайтесь… — прошептала себе под нос девушка, опуская голову.

И вновь несчастную, измученную, голодную и уставшую девушку оставили на улице томиться в полном неведении.

Обида душила девушку, подступая к горлу тугим комом рыдания. Она больно кусала губы, пока руки безжалостно теребили ткань длинной шерстяной юбки, с трудом сдерживая слезы. И хотя глаза её заблестели, Ядвига не позволила себе проронить ни слезинки.

«Я не сдамся. Не уйду. Дождусь, пока ведьма не позволит обучаться у нее, — упрямо думала она. — Она заговорила со мной. Это добрый знак. Я не могу сейчас отступить».

Ядвига продолжала стоять до тех пор, пока ноги её не начали слабеть пуще прежнего, и пугающая усталость не затуманила разум. Перед глазами поплыло, в ушах зашумело, голова пошла кругом. Внезапно ей сделалось так дурно, что сдалось, словно впереди её ждёт только последний вздох и вечное забытье.

Хватаясь