— затем я оказалась в задней части дома, смотрела поверх геридона и стульев, сквозь стену окон от пола до потолка на огромный освещённый бассейн, окружённый террасой из дымчато-серых и кремовых камней брусчатки, обрамлённый шпалерами с роскошными цветами и лианами, укрытый магнолиями и дубами, чьи ветки склонялись и покачивались на неизменном ветерке, а между ними свисали нити мерцающих гирлянд и скопления синих стеклянных бутылочек. Зрелище было таким волшебным, что я и осмыслить его не могла. Я была голодающей уличной оборванкой, приглашённой на королевский пир, где мне сказали не только наесться всласть, но и ещё и вручили всё, что я видела. Я глазела, с головокружительной скоростью вертя головой, разрываясь между неверием и ликованием, между подозрением и надеждой. Неужели всё это действительно могло быть моим?

За бассейном лежал сад цветов, а за ним располагался гараж с семью поднимающимися дверьми; с его крыши по одному боку разливалась кружевная путаница вистерии; также там имелся маленький домик-раздевалка, уличная ванна с ножками-лапами и душ под открытым небом. Ни следа Девлина, хотя я на мгновение представила его здесь, поднимающегося голым из бассейна, пока вода стекает по его темнокожему телу. Подавив горячий прилив гормонов, я признала, что действительно чувствовала себя гораздо комфортнее, зная, что не совершенно одна на холме.

Затем я представила, как просыпаюсь здесь ранним утром, иду поплавать, после чего принимаю душ на свежем воздухе, под солнцем, на жасминовом ветерке, живу в этом месте, хожу в походы, разбиваю сад, приручаю экзотического чёрного филина, завожу ещё одного-двух питомцев, или десятерых, возможно, даже лошадей. Испытав внезапное головокружение, я вынуждена была схватиться за спинку стула для опоры.

Если я останусь на три года, я унаследую 150 миллионов долларов.

Я буду владеть этим особняком и землями, всей мебелью, бассейном, гаражом, тем, что бы там ни стояло в гараже, а также немыслимыми 572 акрами. Я буду держать в руках документы на владение пещерами, деревьями, всем кладбищем и болотами, моим личным клочком нетронутой природы и древним дубом, который был настолько старым и статным, что у него даже имелось имя: Сильван.

У меня будет штат сотрудников, чтобы обслуживать всё это.

У меня также будет «неликвидная» часть. Одному лишь Господу известно, что это.

И не будет лимитов тому, что я смогу сделать.

Это безумие! Могло ли это поистине быть моим безумием?

Впервые с тех пор, как я взглянула на зловещую крепость на холме, я жаждала остаться в ней — и на эту ночь, и на бесчисленное множество грядущих ночей. Узнать каждый дюйм, заявить на него права, любить его. Поместье Кэмерон предлагало достижение непостижимых мечт. Я на мгновение позволила себе фривольную выдумку о том, что мама где-то в небытие нашла волшебную палочку и взмахнула ей, исполнив каждое желание, которое она когда-либо лелеяла для меня. Если так, то её пожелания чертовски масштабнее моих. Откровенно гигантские.

Дом был приглушённым, окна были закрыты, и мягкий шум кондиционера был единственным звуком, пока я не повернулась, и мой крик восторга не расколол тишину.

Комната, которую я искала, прилегала к зоне, в которой я стояла, и тянулась вдоль бассейна. Я люблю печь и выращивать что-нибудь (эти увлечения я переняла от своей матери), и сердце дома Джунипер Кэмерон было тёплым, гостеприимным, щедрым и мечтательным помещением из белых столешниц с золотистыми прожилками, белого кухонного гарнитура и элегантных огромных кухонных принадлежностей.

Перед окнами от пола до потолка виднелись скопления трав в горшочках, расставленные на складных скамейках молочно-голубого оттенка. Ещё дюжины горшков были расставлены на столешницах шкафчиков; там рос розмарин, базилик, тмин, лемонграсс, шалфей, шафран. Ленточное освещение было проложено вдоль потолочных плинтусов, украшенных рельефом в виде листьев аканта; тёплая LED-подсветка под навесными шкафами заставляла полированные кварцевые поверхности сиять. Пол был выполнен из тёмной древесины, начищенной вручную. Медные кастрюльки блестели, подвешенные над сверкающим кухонным островком длиной метров шесть, с сиденьями с трёх сторон. Плита имела восемь конфорок с красными ручками; тут имелось два огромных холодильника, три посудомоечные машины и кладовка за двойными дверьми из матового стекла.

Я стояла как в трансе, переводя взгляд от шкафчиков к кухонному островку, от техники к травам в горшках и обратно, представляя, как эта комната наполнится разговорами и смехом друзей. Я представила, как Эсте приедет в гости, как мы вместе будем узнавать новые рецепты южных блюд, проводить день под музыку у бассейна с ледяным кувшином маргариты и бокалами с солёной кромкой, а затем вечер в «Госсамере» или «Тенях». Танцевать без забот, поскольку мои счета оплачены, а мои мысли не были одержимо зациклены на доме, где моя мать медленно и ужасно умирала, без достоинства, но как будто с неисчерпаемой грацией.

Господи. Могла ли я действительно быть последней живой наследницей этой умершей женщины?

Само собой, завтра кто-то осознает, что они допустили ужасную ошибку, и меня живо отправят обратно в Индиану с моей сумкой вещей, маминым прахом и горьким, слишком скоропостижным послевкусием невероятной мечты, обжегшей мой язык.

Сбросив с себя ступор, я вновь сосредоточилась на своей миссии. Я больше ничего не могла осмысливать. Я поспешила к холодильнику, навалила на тарелку хлебцев и куриной запеканки, разогрела в микроволновке, схватила столовые приборы, а затем, глядя строго перед собой, потому что я уже испытала полную визуальную и эмоциональную перегрузку, я тем же путём вернулась к лестнице, схватила сумку и поспешила найти комнату, которую объявлю своей на эту ночь.

Я смогу изучать дом лишь небольшими кусочками за раз, и похоже, что время ради разнообразия было на моей стороне. По словам Джеймса Бальфура, если я выберу остаться, у меня будет три года на изучение — целая жизнь, в течение которой я могу перекрасить экстерьер в небесно-голубой или изящный весенне-зелёный цвет.

Я до сих пор притворялась, будто ещё не приняла решение согласиться, но в тот момент, когда я увидела лёгкое просторное помещение, где я могла всласть печь, которое я могла заполнить друзьями по праздникам, и возможно однажды даже своими детьми, тонкая брошюра ужаса была отложена в сторону и спрятана между толстыми томами взбалмошности и изумления. Дом так легко соблазнил меня; моя душа в обмен на кухню.

Спальня, которую я выбрала, находилась прямо над этим местом, тоже выходила видом на бассейн, с парой французских дверей, открывавшихся на балкон из кованого железа, обвитого жасмином и бугенвиллией, с маленьким столиком и стульями, где я могла бы пить кофе утром, под дубовыми ветвями, мягко покачивавшимися на