На профессиональных фотографиях Нита и Камилла одеты в костюмы, которые газета называла «эскимосскими». Они были сшиты специально для съемок и мало походили на одежду, которую на самом деле носили чукчи. Это было что-то вроде городской прогулочной одежды, смутно напоминающей туземную. Девочек наряжали и выводили в свет как типичных аборигенов. В каком-то смысле их одевали в самих себя, но это делали люди, далекие от понимания исторических деталей. Эти фотографии также демонстрируют, как девочки исполняли отведенные им роли и как они были привязаны к Амундсену.

На этом снимке Камилла похожа на ту девочку, которую случайный репортер сфотографировал в витрине Сиэтла. На ней тот же экстравагантный костюм. Она позирует стоя, подбородок немного приподнят, правая рука изящно полусогнута. Нита же еще слишком мала, чтобы понять происходящее. В то же время в глазах всех троих есть что-то общее: некая настороженность, будто они не доверяют полностью ни фотографу, ни нам, рассматривающим этот снимок.

Три фигуры расположены рядом друг с другом, но с определенным умыслом: Нита впереди, Амундсен посередине, Камилла чуть сзади. Такой порядок соответствует распределению ролей между ними. Нита на переднем плане, а Камилла, ее спутница, на шаг позади. При этом очевидно, что все трое тесно связаны между собой. Камилла слегка прислонилась к Амундсену, крепко держащему Ниту так, как родители обычно держат на коленях детей. Эта фотография – образец построения кадра: Амундсен держит Ниту, а девочки – своих кукол, которых, вероятно, им подарил сам Амундсен. Кажется, что куклы достраивают композицию: на снимке не трое, а пятеро. Детские руки, обнимающие игрушки, и правая рука Амундсена, поддерживающая Ниту, вместе образуют нижнюю часть круга и замыкают его.

Камилла, Амундсен и Нита. Нью-Йорк, 1922 г.[119]

* * *

На крышах небоскребов Манхэттена появилась новая достопримечательность – обзорные площадки, с которых можно было любоваться великолепными видами Нью-Йорка, открывающимися с головокружительной высоты. Солнце отсюда казалось больше, облака – пушистей, а машины и люди далеко внизу – совсем крошечными.

На фотографии, сделанной специально для прессы, Амундсен, Нита и Камилла стоят на одной из обзорных площадок Манхэттена и смотрят вдаль. Амундсен держит на руках Ниту, что тоже свидетельствует об определенной близости между ними. Кажется, будто их выстроили для портретной съемки, сфотографировали, и они тут же снова повернулись лицом к Манхэттену – именно он в центре кадра. С обзорной площадки, вероятно, можно было увидеть пирсы в Бруклине, где стояли суда «Норвежско-американских линий» – на одном из них девочкам предстояло вскоре уехать в Европу.

Амундсен с девочками. Нью-Йорк, 1922 г.[120]

Некоторое время все трое стояли посередине между землей, к которой были привязаны девочки, и небом, куда стремился улететь Амундсен. Для девочек горизонт, в переносном смысле, был границей их представлений о своем будущем; для Амундсена же за горизонтом открывались виды на Вашингтон, Сиэтл и Северный полюс, а также на его родной Ураниенборг на Буннефьорде[121].

К этому времени Амундсен принял для себя решение: достичь Северного полюса по воздуху, используя «Мод» как стартовую площадку. Он планировал остаться на восточном побережье Америки на пару месяцев, чтобы познакомиться с новыми технологиями в области авиации и метеопрогнозов. Летом планировалось возвращение в Сиэтл, загрузка самолетов на борт «Мод» и отплытие на север[122].

Амундсен мыслил масштабно. Журналистам он рассказал, что во время визита в Вашингтон[123] он также имел возможность обсудить научные теории о том, что метеоусловия на Северном полюсе определяют погоду в остальной части земного шара. Таким образом, их изучение позволит делать долгосрочные прогнозы погоды, что, в свою очередь, окажет огромное влияние на успешное выращивание сельскохозяйственных культур по всему миру.

13 января 1922 года Амундсен проводил девочек в Европу. К тому времени он уже год заботился о Ните, и девять месяцев – о Камилле. «Конечно, Амундсен с тяжелым сердцем расставался со своими двумя маленькими приемными детьми, которых он очень любил и которые также трогательно отвечали ему взаимностью», – сказал Фредрик Херман Гаде в интервью газете[124]. Из интервью не понятно, принадлежит ли слово «конечно» Гаде или было добавлено журналистом. В любом случае понятно, что и Амундсен, и его окружение считали: расставание, конечно, печально, но неизбежно. И девочкам приходилось смириться с этим.

13 января была морозная погода, укрыться от сильного северо-западного ветра на причалах в Южном Бруклине было негде. Элиза Вистинг, семья Гаде, Камилла и Нита поднялись на борт судна «Ставангерфьорд» – самого большого норвежского гражданского судна того времени и самого большого судна, которое девочки когда-либо видели.

Провожающие на причале мерзли, хотя и были тепло одеты. Амундсен был без пальто, в одном костюме. Один из журналистов спросил, почему он не захватил пальто. «А почему я должен, – сказал Амундсен, по словам журналиста, и пожал плечами. – Я ношу пальто только в холодную погоду. Этой зимой я не заметил здесь холода»[125].

Часть 3

Воспитание

Кристиания

Девочки оказались в небольшой каюте внутри большого парохода, который ходил между двумя континентами. «Ставангерфьорд» пересек Атлантический океан, ночью прошел вдоль побережья округа Агдер и в предрассветных сумерках вошел в спокойные воды фьорда Кристиании. Камилла и Нита спали и не видели, что прибыли в Норвегию.

Утром 25 января 1922 года «Ставангерфьорд» вошел в бухту и пришвартовался у пристани норвежско-американских линий в порту Виппетангена. Норвежские журналисты знали об их прибытии и уже ждали на пирсе вместе с толпой[126]. Хотя в Кристиании условия были не такие шикарные, как в Сиэтле и Нью-Йорке, внимания девочкам уделялось ничуть не меньше. На следующий день в газетах появилась информация о том, что девочки приболели во время плавания. Камилла согласилась сфотографироваться, когда репортеры поднялись на борт, но выглядела расстроенной. Один журналист отметил, что создалось «…впечатление, будто этот интерес немного отвлекает ее от грустных мыслей об отце, о ее доме в Сибири, где она страстно желала бы сейчас оказаться». Репортеры также по прибытии пообщались с Элизой Вистинг и семьей Гаде с целью узнать причины этой тоски. Поразительно, что Камилла, проявившая в Америке такое самообладание и привыкшая к пристальному вниманию прессы, вела себя так скованно в Кристиании. Если верить одной газетной статье, расставание с Амундсеном напомнило ей о другой разлуке – со своей родной семьей, когда она села в нарты Оскара Вистинга, чтобы отправиться