– Ладно, закрывай, – махнул рукой полковник. – В остальных бочках то же?

– Так точно, ваше высокоблагородие, – поспешно ответил Богданов, – отличный сыр, пикантный, острый, с душком – на любой вкус и кошелек. Покупатели берут очень охотно, недавно даже пришлось новую партию заказывать…

– А это что такое? – неожиданно спросил Семченко, показывая на деревянный пол, – почему доски мокрые?

– Так это жена сметану разлила, – не моргнув глазом, солгал Богданов, – такая, знаете ли, неловкая, почти целую крынку разбила. Одни убытки, прости господи…

– Ладно, пошли наверх, – решил Мезенцев, – здесь нам делать нечего.

Через пару минут полковник и его свита покинули лавку. Богданов перевел дух. Все-таки это была отличная идея – складывать землю в бочки и прикрывать сверху настоящими кругами швейцарского сыра.

Через десять минут после ухода Мезенцева Рысков спустился в подвал, отодвинул одну из бочек, стоящих у самой стены, вынул несколько досок и полез в образовавшийся лаз. До окончания подкопа оставалось совсем немного – буквально несколько дней работы.

23 февраля, понедельник

Пантелеевская улица

– Значит, все-таки это Клеточкин, – то ли спросил, то ли констатировал начальник Третьего отделения генерал Дубельский. – Ошибки быть не может? Вы в этом абсолютно уверены, Владимир Александрович?

– Абсолютно, – четко ответил полковник Геберт, – кое-какие подозрения у меня имелись и раньше, а теперь, после сообщения Рыскова, все сомнения окончательно отпали. Это именно он.

– Каков наглец! – Дубельский возмущенно стукнул кулаком по столу. – Устроиться служить в наше Третье отделение, чтобы передавать своим товарищам-бомбистам наисекретнейшие сведения.

– Я бы сказал – каков храбрец, – уточнил Геберт, – каждый день рисковать жизнью ради идеи, пусть даже ложной. Это могут далеко не все наши агенты. К тому же, заметьте, у Клеточкина прекрасная выдержка, хладнокровие, исполнительность, аккуратность. Мы даже хотели повысить его в должности – сделать старшим делопроизводителем. Хорошо, что не успели…

– Вы, Владимир Александрович, как будто к награде его представляете, – с укоризной произнес Дубельский.

– Я с большим бы удовольствием имел Клеточкина среди своих агентов, чем среди своих врагов, – ответил Геберт, – таких людей очень мало, не больше, чем один на тысячу. Но, к сожалению, Клеточкин оказался нашим противником, и нам теперь придется поломать голову над тем, как лучше его обезвредить.

– А что тут думать-то? – пожал плечами Дубельский. – Арестовать – и дело с концом, а потом допросить по полной форме. Вот он нам все и расскажет…

– Боюсь, что он ничего нам не расскажет, – с сомнением произнес полковник, – я знаю этот тип людей. Это фанатики, и за свою идею они с радостью пожертвуют жизнью. Его не испугаешь и не купишь…

– Что же тогда нам делать?

– Установим пока за ним слежку, очень осторожную, попытаемся выяснить круг его знакомых. Может быть, выйдем на тех бомбистов, кого мы еще не знаем. А там видно будет…

– А если Клеточкин попытается скрыться?

– Тогда мы будем действовать быстро и решительно – нельзя допустить, чтобы он предупредил своих товарищей, – ответил Геберт.

– Кстати, – напомнил Дубельский, – я вспомнил, что этого Клеточкина рекомендовала нам вдова Анна Прокофьевна Кутузова. Вы помните, наверное, ее мужа, жандармского полковника, трагически погибшего пять лет назад? Мне бы очень не хотелось, чтобы ее имя как-то фигурировало в протоколах допросов. Она ведь не знала, кого пускала к себе на квартиру. Всякий может ошибиться в человеке… Вот даже мы почти два года не подозревали, что это за тип. Не стоит, наверное, беспокоить лишний раз старушку…

– Хорошо, я учту ваши пожелания, – деликатно заметил Геберт. – По возможности, мы не будем упоминать этот факт вообще.

– Благодарю вас, – произнес генерал Дубельский, – и желаю как можно скорее взять Клеточкина. Все-таки для нашего отделения это такое пятно на репутации…

Полковник Геберт откланялся и покинул кабинет генерала. Затем он велел вызвать своих лучших филеров – начиналась большая игра, ставки в которой были очень высоки.

24 февраля, вторник

Дворцовый мост

Николай Клеточкин шел в сторону Васильевского острова, где была назначена очередная встреча с Петром Ивановичем. Под мышкой, как всегда, он держал кожаную папку с документами, в том числе весьма секретными и важными.

На душе у Николая было неспокойно: уже два дня, как он чувствовал за собой слежку. Клеточкин буквально затылком ощущал – за ним наблюдают, буквально не спускают глаз, сопровождают повсюду, куда бы он ни шел.

Николай знал, что рано или поздно это должно было случиться, и внутренне был готов к этому. И так почти два года удавалось обманывать всех в Третьем отделении… Главное сейчас – не подвести товарищей, тех, ради кого он, собственно, и пошел служить в канцелярию. Следовало принять очень неприятное, но, очевидно, неизбежное решение.

Клеточкин вступил на Дворцовый мост. В обычных условиях, чтобы попасть на Васильевский остров, он воспользовался бы конкой, но сегодня специально пошел пешком. Краем глаза Николай наблюдал, как с обеих сторон моста за ним безотрывно следуют два неприметных господина в темных зимних шинелях.

Клеточкин неторопливо дошел до середины моста, остановился на самой его высокой части. Под ней внизу чернела вода – в этом месте во льду был пробит узкий фарватер, чтобы баржи могли беспрепятственно проходить в город. Некоторое время Клеточкин смотрел на холодные, неприветливые волны Невы, нагоняемые ветром с Финского залива. До воды было довольно далеко, а Николай всегда боялся высоты. Это была, пожалуй, единственная его слабость.

Клеточкин оглянулся: господа в шинелях, видимо, почувствовали что-то неладное и стали быстро приближаться к нему с двух сторон. Медлить было нельзя. Николай широко размахнулся и бросил далеко в воду папку с документами – еще проследил, как красиво разлетаются по воздуху белые листы и ложатся на темную воду. Потом он вскочил на широкий парапет и кинулся головой вниз, прямо в воду.

Плавать Клеточкин не умел, к тому же тяжелая шинель и сапоги должны были быстро утянуть его на дно. Смерть ожидалась быстрая, хотя и довольно неприятная. Холод обжег лицо и руки, Николай погрузился под воду, над головой сомкнулись темные воды Невы.

На мосту пронзительно закричала какая-то женщина, засуетились люди, раздались полицейские свистки – но всего этого Клеточкин уже не слышал: сильное течение увлекло его под лед. Николай выдохнул оставшийся воздух, зарыл глаза и погрузился в бессмертие. 24 февраля, вторник

Аничков дворец

– Как он мог так поступить? – цесаревич Александр Александрович возмущенно мерил большими шагами свой кабинет. – Чем я ему не угодил? Или я уже не сын ему?