– Понятия не имею. Сделки команд и приобретение ими футболистов – тайна за семью печатями. Но вы в курсе событий, Иван Дмитриевич… Знаете итоги чемпионата.

– Это меня Фрунзик Норикович Базаян просветил. А «Бока Хуниорс»… Я все хотел спросить – это в чьем чемпионате клуб выступает? В бразильском?

– В Аргентине. Неоднократный чемпион страны.

– Да, да, да… Родина Ивицы Олича из «Торпедо».

– Да как вам сказать, Иван Дмитриевич… Родина Олича – Югославия. И он как бы не в «Торпедо»… Так что вас конкретно интересует?

– Пока ничего. Так, дай, думаю, заеду, поговорю. За разговором, знаете, время быстро летит. Подальше от Большой Дмитровки. Для начальства я на Мясницкой, материалы Крыльникова ищу, для оперов, которые завтра туда поедут, я в футбольном клубе «Олимп», а вам сейчас скажу, что отправился в прокуратуру, а сам домой. Устал я очень.

– Сочувствую… А что, материалы Крыльникова по проверке клуба утрачены? Иван Дмитриевич, мы две недели как на пороховой бочке жили, а сейчас выясняется, что все начинается сначала?

– Ну, если я не найду материалов, тогда да, с самого начала.

– А что за материалы? Сборник постановлений его трех следователей? Вы поймите, советник, из-за этой экспансии правоохранительных органов подрывается не только реноме клуба, но и тренировочный процесс! Вы понимаете?

– На какой из вопросов отвечать первым? Пожалуй, на последний. Так вот, я понимаю. Второе. Не могу понять, как расследование может мешать тренировочному процессу, если никто не допрашивал ранее и не собирается это делать сейчас тренеров и состав? Далее… Это не сборник постановлений трех следователей. Ну и, наконец, последнее. Что это за материалы, я вам сказать, конечно, не могу.

– Я могу надеяться, Иван Дмитриевич, что в прессу поступит минимум информации? Вы поймите… Сначала милиция искала, сейчас Генпрокуратура что-то ищет… Никто ничего не находит, однако у всех складывается мнение, что все идет по устрашающей. Так и до падения рейтинга недалеко…»

– Ничего не понял, – сознался Сидельников, выкручивая руль перед поворотом на улицу Громова. – И что здесь необходимого для нас?

– Несколько моментов, капитан. – Кряжин приблизил лицо к стеклу и показал на табличку на доме. – Нам сюда… Во-первых, Ресников, президент клуба, радеет за рейтинг. Не за авторитет, заметь, а за рейтинг. Помнишь тоску Базаяна, рассуждающего о сравнивании класса команд в наши дни? Тотализатор, Сидельников!.. Господин Ресников свято поверил в мою непосредственность и совсем забыл, с кем разговаривает и о чем. – Скосив взгляд на муровца, Кряжин блеснул огоньками глаз. – А ты что, поверил в то, будто я не знаю, в каком чемпионате играет «Бока Хуниорс»? Или не в курсе об Оличе? Но главное, Игорь, главное… Неужели ты не услышал главного?!

Сидельников напрягся, перемотал в голове «пленку» разговора, но был вынужден выбросить белый флаг.

– Ресников сказал: «две недели на пороховой бочке». А теперь скажи мне, сколько времени Крыльников со своей группой расследовал дело «Олимпа»?

Сидельников остановил машину на парковке и выключил зажигание.

– С двадцать третьего декабря, сразу после завершения матчей группового турнира, когда «Олимп» вернулся из Бремена. Значит, неделю.

– Тогда скажи, зачем Ресникову нужно было сидеть на пороховой бочке две недели?

Капитан промолчал, потому как в мыслях советника в отличие от футбольного президента все выглядело резонно.

– А кто вам шепнул, что данные по «Олимпу» полковник прятал у себя дома на Малой Ордынке?

– Ты как ребенок, Сидельников, – возмутился Кряжин, – ей-богу. Что в руки попадет, сразу в рот тянешь. Ладно, пошли Туза искать…

…Шульгин перелистнул страницу и облизнул сухие губы.

Около трех минут они стояли перед домом Тузкова и о чем-то беседовали. Из машины они не выходили, но сурдопереводчик в машине наблюдения фрагментарно установил две фразы. Первая принадлежала капитану Сидельникову: «Что здесь необходимого для нас?» Вторая Кряжину и звучала так: «Зачем Ресникову нужно было сидеть на пороховой бочке две недели?»

– Хороший сурдопереводчик, – съязвил Чубасов. – За три минуты разговора сумел перевести две фразы, и обе являются вопросами.

– Сейчас трудно найти высококвалифицированные кадры, – вздохнул Шульгин. – Все лучшие забирают Контора и Внешняя разведка. Был один специалист по мимикрии, любитель выпить. Поехали с ним на контроль за группировкой Колотушкина, а он сидит, щурится, вглядывается в чужие лица, и, знаете, слеза такая большая по щеке ползет. Вывел я его.

– Нельзя так с сурдопереводчиками, Шульгин. Что дальше было?

Шульгин перевернул еще один лист…

…– Это тот подъезд? – недоверчиво пробурчал советник, переступая через огромную лужу мочи, расплывшуюся на втором этаже. – Жизнь российских крупье отличается от их коллег на Западе.

– Вы знаете, что на Западе крупье состоятельные люди? – съязвил капитан.

– На Западе не справляют нужду в подъездах, Сидельников. Вот эта квартира, и я уже начинаю подозревать, что это Тузков не добежал до собственного туалета.

Нажав на кнопку звонка, Кряжин поморщил нос. За всеми четырьмя дверями на площадке слышны музыка и смех, изредка переходящий в хохот. Люди в преддверии праздника за восемь часов до времени «Ч» уже поздравляют друг друга с еще одним прожитым годом. Они роятся за столом, пользуясь ими же самими придуманным правилом, которое может иметь силу исключительно на территории России. Везде в мире встречают Новый год. И везде по этому случаю пьют. Но ни в одной из стран нет привычки собраться за столом перед встречей Нового года, дабы «проводить Старый». После этих «проводов» уже редкий человек способен понимать поздравления Президента и внятно кричать «С Новым годом!» под бой курантов. И это не единственный на Руси праздник, который русские люди встречают уже в состоянии, близком к коме. Достаточно вспомнить, как на Дону провожали казака на войну. «Посошок» – в доме (последняя!), «стременная» – когда казак садится на коня, и «закардонная», когда он выезжает за ворота, чтобы слиться с другими защитниками Отечества. И вот дикая и бухая сотня во главе с невменяемым есаулом выхватывает шашки у порога родного дома, словно враг за околицей, и скачет не на запад, где германцы, а на восток, где тунгусы. После этого начинаешь понимать ужас немцев, которые всякий раз отступали, едва завидев перед собой казачью лаву.

Кто-то удивляется, что Зимний пал в 17-м почти без боя. А что было делать с разбушлатившимися пацанами в тельняшках с «Рюрика» и «Святой Марии»? И как их потом было возможно вывести из Зимнего, когда они поутру проснулись и стали вспоминать, за что из «вчерашнего» может быть стыдно перед хозяевами?

И сейчас веселье в разгаре. Праздник Нового года по-нашему: в квартирах женщины в нарядных платьях, мужчины в белых рубашках, от всех пахнет свежим запахом парфюмерии, а за дверями – свежезагаженная площадка, засохший собачий кал и блевотина в углу, у радиатора отопления.