Паулы и Люси, и девочки возникли на пороге спальни Оскара. Они были очень встревожены. – Все в порядке, – сказала я им. – Идите в постель. Я останусь с ним, пока он не успокоится.

Паула и Люси вернулись к себе. Я обнимала Оскара и нежно гладила его по голове, успокаивая.

– Ты в безопасности. Тебе приснился плохой сон.

В конце концов его плач стал тише, но голова по-прежнему лежала у меня на груди.

– Можешь рассказать мне, о чем был этот сон? – негромко спросила я его.

– Нет, – коротко ответил он.

– Ты в безопасности в своей комнате, – сказала я. – Но если кто-то в прошлом причинил тебе боль, если ты расскажешь мне, это поможет, тебе станет легче.

– Я хочу спать, – сказал Оскар, меняя тему, и отстранился.

– Хорошо.

Оскар улегся, обняв своего плюшевого мишку, и я укрыла его одеялом.

– Вы можете закрыть мою дверь и оставить свет включенным? – спросил Оскар из-под одеяла.

– Да. Но ты здесь в безопасности, – сказала я снова.

Ответа не последовало, и я вышла, оставив свет включенным и закрыв дверь его спальни, как он и просил. Конечно, я могла бы посчитать этот кошмар просто плодом воображения Оскара, как часто бывает с плохими снами, если бы раньше мне уже не приходилось заботиться о детях, с которыми плохо обращались и для которых единственным способом выразить чувства становились такие кошмары.

Этой ночью Оскар больше не просыпался, и на следующее утро, в воскресенье, мы все спали чуть дольше обычного, – и он тоже. Когда я услышала, что он ходит в своей комнате, я постучалась к нему и вошла.

– Можно, милый?

Оскар кивнул. Он вышел из комнаты, чтобы воспользоваться туалетом, и вернулся одеться.

– Тебе снился плохой сон прошлой ночью, – сказала я, раскладывая одежду, которую он должен был надеть сегодня, когда мы поедем к моей матери. – Ты помнишь, о чем он был?

– Да, – сказал он тихо.

– Можешь рассказать мне?

– Нет.

Он принялся одеваться, и я больше не задавала вопросов на эту тему и оставила его в покое.

* * *

В одиннадцать часов мы выехали к моей матери. Адриан был за рулем моей машины, я сидела на пассажирском сиденье, а Люси и Паула – сзади вместе с Оскаром, занимая его книгами и айпадом. Раньше, когда мы приезжали к ней, мама готовила для нас традиционный воскресный обед, но сейчас ей было уже за восемьдесят, и для нее это было слишком утомительно, поэтому обычно я вела нас перекусить куда-нибудь в кафе. Я заказала столик на сегодня в пабе-ресторане, куда можно было добраться пешком от маминого дома. Мы уже бывали там раньше, и там были рады детям. У них имелся даже небольшой игровой уголок для малышей.

Мама, должно быть, высматривала нас, так как стоило нам въехать на ее подъездную аллею, почти в двенадцать часов, как передняя дверь дома отворилась, и мы увидели ее стоящей на пороге и готовой приветствовать нас. Она улыбалась и махала нам. Мама всегда так суетится из-за нас и детей, которых мы воспитываем. Хотя я съехала за много лет до того, как создала собственную семью, навещая ее, я до сих пор каждый раз чувствую себя так, словно возвращаюсь домой.

Когда мы вошли в дом, мама поцеловала нас одного за другим, и я представила ей Оскара.

– Хочешь, я поцелую тебя? – спросила она его, но Оскар покачал головой. Она отнеслась к этому с пониманием. – Значит, в другой раз, когда узнаешь меня получше. Я покажу тебе, где у меня игрушки.

Мама держит в гостиной большую коробку с игрушками для детей, однако Оскар никуда не желал идти без меня. Держа его за руку, я повела его в гостиную и уселась с ним на пол, поощряя исследовать коробку с игрушками. Люси и Паула ушли с мамой на кухню: готовить нам напитки. Адриан пошел к ним, спрашивая у мамы, есть ли у нее какая-нибудь работа, с которой ей нужно помочь. С тех пор как умер папа, Адриан занимался всеми техническими работами, которые до того делал он: подстриганием травы или чисткой забившегося желоба. Мой брат и его семья тоже всегда рады были подставить плечо.

Примерно через час нам нужно было идти в ресторан, а пока мы расположились в маминой гостиной с напитками. Мне бы хотелось сказать, что Оскар быстро расслабился в мамином присутствии – или, скорее, в присутствии Наны, как ее называли большинство детей, которых мы воспитывали, – и вскоре следовал за ней так же, как и за мной. Однако это было не так. Он по-прежнему оставался бдительным и настороженным. Каждый звук, раздававшийся снаружи или внутри дома, пугал его, и он встревоженно озирался, чтобы понять, откуда этот звук исходит. В ресторане и во время ланча стало чуть легче, возможно, потому, что мы оказались на нейтральной территории, не знаю. Но когда мы вернулись, он сидел со мной до конца дня.

Когда пришло время идти домой, мама сказала мне:

– Кажется, Оскар прекрасный ребенок, но он слишком тихий.

– Я знаю. Надеюсь, он станет более раскованным, когда мы приедем в следующий раз.

Утром в понедельник позвонила Эдит, мой супервизор. Она спросила, как Оскар устроился, и сообщила, что хочет посетить нас завтра днем. Я ответила, что мы придем из школы к четырем, и сделала пометку в своем дневнике. Через час позвонил Эндрю. Спросив, как дела у Оскара, он сказал:

– Мать Оскара, Роксана, возвращается в Великобританию завтра вечером. Я собираюсь встретиться с ней в среду утром и устрою встречу с ней для вас в тот же день в два часа. Я также организую контролируемый контакт для Оскара и его матери в среду в Семейном центре, с четырех до половины шестого.

– Хорошо. – Я вновь потянулась к своему дневнику. – Где я встречаюсь с Роксаной?

– Здесь, в офисе совета.

– Мне нужно будет выехать в три, чтобы забрать Оскара из школы и привезти его в Семейный центр, – сказала я.

– Да, так будет нормально. Это просто короткая неформальная встреча.

– Вы хотите, чтобы я сказала Оскару, что он увидит свою мать? – спросила я.

– Да, пожалуйста, скажите ему. У меня не будет возможности сделать это.

Мы попрощались. Мой дневник быстро заполнялся. Визит Эдит прямо после школы во вторник, встреча с Роксаной в среду, контакт, да еще однодневный тренинг для временных приемных родителей в четверг.

В тот день, забрав Оскара из школы, я сказала ему то, что просил передать его социальный работник: