Основываясь на этих системных зависимостях, спросим: какие последствия способна повлечь в цивилизационном плане геополитическая экстериоризация Великого Лимитрофа? Прежде всего оказывается разрушен трафарет России «великой страны с несметными людскими ресурсами». Обращение к цивилизационной геополитике и сопоставление России по площади и численностью населения не с теми или иными соседними странами, но с цивилизациями евроатлантической, китайской, индийской, средневосточно-исламской обнаруживает ее главную особенность. Ее основное, русское, популяционное ядро именно для ядра цивилизации крайне малочисленно, нам в этом отношении уступают только японцы, если принимать их, на их крошечных островах, за отдельную синтоистскую цивилизацию.

Между тем геополитическая самоидентичность нашей цивилизации вытекает из контроля над огромным пространством, которое русским трудно и удержать, и освоить, но за которое они должны держаться и бороться ради цивилизационного самосохранения. Наша малочисленная цивилизация оказалась, однако же, очень цепкой, на 300 лет попросту сняв вопрос удержания собственной ниши тем, что сублимировала его экспансии на Великом Лимитрофе, подчиняя себе массы населения, включаясь в геополитическую жизнь соседних цивилизаций, особенно евро-атлантической, пока, наконец, во второй половине XX в., в противоборстве с консолидировавшейся Евро-Атлантикой, цивилизацией-лидером современного мира, «Россия-Евразия» выдвинулась на роль второй глобальной силы, определявшей перспективы человеческого рода.

Меня, кстати, спрашивают – сжала ли уже Россия свои границы до возможного предела или еще будет сокращаться? После торжества ислама над православием Восточного Средиземноморья ослабляются, по наблюдениям Г.Флоровского, связи Руси с византийской традицией. Флоровский здесь видит своеобразное грехопадение Руси, начало многовековых «беспутий» северного православия, но для историка цивилизаций здесь же вырисовывается существенный стимул к российско-цивилизационной самостоятельности. Сокрушая Орду и ее рудименты, Россия выкраивает себе в мировом раскладе громадное пространство Северо-Восточной Евро-Азии, не разделяемое ею ни с Китаем, ни с коренной Европой, ни со Средним Востоком. Евразийцы закрывали глаза на реальную роль России – разрушительницы Евразии. Разрастаясь за счет последней, частично абсорбируя тюрко-монгольские племена, частично отбрасывая их на юг и на восток, Россия положила конец кочевничеству. Пусть местами и сохранив, как в Поволжье, вкрапления элементов дороссийского евразийского субстрата, в основном Россия сплющила былую Евразию в Великий Лимитроф между новой цивилизационной платформой и старыми платформами Европы, Китая, Среднего Востока.

Вопрос о том, будет ли Россия еще сжиматься, на деле сводится к тому, сможет ли она сохранить контроль над своим нынешним геополитическим пространством, столь близким по очертаниям к нише, где в XVI–XVII веках кристаллизовалась особость российской цивилизации. Что же нужно для сохранения этого контроля? На этот счет в работах последних лет мною выдвинуты три постулата.

Во-первых, России как малочисленной цивилизации раскинувшейся по огромному ареалу, надо сохранить государственное единство, позволяющее противодействовать не только эндогенным вызовам, обусловленные дисбалансами демоэкономического строения ареала, но и риску миросистемного четвертования этого ареала, его политического растаскивания между перифериями различных геоэкономических империй. Во-вторых, отказ России oт геополитической экстравертности должен быть осмыслен как часть более общего стратегического поворота – смещения акцента на внутреннюю геополитику, «экономику возможностей», на развитие регионов собственной российской ниши. Третьим постулатом должно быть проведение политики, противодействующее усилению внешнего давления на российскую платформу.

В свою очередь, этот постулат разделяется на два подпункта. Прежде всего в эпоху, когда главные очаги военной мощи совпадают с платформами старых цивилизаций, степень же милитаризации государств Великого Лимитрофа не представляет для России большой опасности, мы должны противодействовать раздвиганию соседних платформ за счет Лимитрофа. Поэтому России следует всячески поддерживать региональные объединения на этом территориальном поясе, разделяющие его и вместе с тем закрепляющие его особое положение относительно «ядер» евроазиатских цивилизаций. Таковыми буферами должны выступить лимитрофированные по своей природе геополитические структуры с мистифицирующими названиями «Срединной Европы» и «Центральной Азии», смягчающие нажим евроатлантической гегемонии и вместе с тем дистанцирующие Россию от зыбучих земель Среднего Востока. Согласно же второму подпункту, сдержать движение Китая в Южную Сибирь можно, только последовав классическому геополитическому рецепту, постаравшись снизить чудовищный разрыв между демоническими давлениями на российско-китайскую границу с китайской стороны.

Нас вечно заботит какая-то ерунда, вроде того, останутся ли в формальном подданстве у страны, не ищущей ничего сверх завалящего выживания, Чечня и Дагестан. Тогда как думать надо об ином: о сохранении целостности нашей платформы, о повышении нашего авторитета на всем Великом Лимитрофе, о смещении хозяйственного центра на восток не в порядке колонизационного аврала, но в перспективе фундаментального изменения геополитического имиджа России. Не то страшно, что какие-то ребята в Поволжье грезят о «тюркской Евразии» – страшно, когда Дальний Восток и Урало-Сибирь теряют связи с Евророссией. Страшно, когда обширнейшая часть выпавшей из европейской геополитики страны наводняется европейским импортом, а Дальний Восток, отсекаемый от «метрополии» тарифами, превращается в китайскую товарную провинцию.

Страшно читать о безработице в восточных регионах, то есть об избыточности (!) населения в краях, где его не хватает для смягчения внешнего прессинга и куда по нормальной демографической логике следовало бы всеми мыслимыми льготами канализировать беженцев, стекающихся в Россию.

Конъюнктуры Земли и Времени

(фрагмент)

Внесенное в заглавие слово конъюнктура происходит от латинского глагола conjungo, «вступать в связь, в том числе в брачный союз, образовывать сочетание с чем-либо», – парадоксальным образом оно отсутствовало в античной латыни. Лишь новоевропейские языки вырабатывают идею конъюнктуры как сцепления факторов и обстоятельств, составляющих специфику того или иного качественно выделимого отрезка времени. В этом смысле говорят о текущей экономической и политической конъюнктуре. Влияние французской исторической науки XX века (школы «Анналов») утвердило понятие о конъюнктурах разной длительности как посредствующем звене между структурой и событием: конъюнктуры предстают как сцепляющиеся тенденции в истории ментальностей, а также социальных, политических и хозяйственных структур, которые, в частности, делают определенную эпоху «плохим» или «хорошим» временем для тех или иных проектов или решений.

Конъюнктура должна быть определена как ключевое понятие хронополитики – исследовательской методики и технологии политического проектирования, исходящей из принципиальной неоднородности исторического времени, подобно тому как геополитика строит свои политически заряженные географические образы, отталкиваясь от неоднородности земных пространств. Я не вижу помех к тому, чтобы употреблять понятие конъюнктуры также и в области геополитики, говоря о тех конъюнктурах Земли, которые раскрываются в образности геополитических проектов и конфигурациях геостратегических раскладов. Надо лишь помнить о связи (20 лет назад сказали бы точнее и лучше – о диалектике) конъюнктур Земли и Времени, которая в разные моменты актуализирует, выпячивает в мировосприятии неких политиков одни географические построения и подавляет, затемняет возможность иных, осознаваемых на следующем историческом повороте. В этом аспекте геополитика страны может рассматриваться как своеобразная отрасль ее хронополитики, то есть политического осуществления во времени.