В качестве приложения к истории бесславного конца первой в истории Коммунистической партии приведем выбранные места из переписки основоположников марксизма.

Энгельс – Марксу, 13 февраля 1851 г. (заметим, до процесса коммунистов в Кёльне):

У нас есть теперь, наконец, опять – в первый раз за долгое время, – возможность показать, что мы не нуждаемся ни в какой популярности, ни в какой поддержке со стороны какой-либо партии какой бы то ни было страны и что наша позиция совершенно не зависит от подобных пустяков. Отныне мы ответственны только за самих себя, а когда наступит момент и эти господа будут в нас нуждаться, мы сможем диктовать им свои собственные условия. До того времени нас, по крайней мере, оставят в покое… разве мы в продолжение стольких лет не делали вид, будто всякий сброд – это наша партия, между тем как у нас не было никакой партии, и люди, которых мы, по крайней мере, официально, считали принадлежащими к нашей партии, сохраняя за собой право называть их между нами неисправимыми болванами, не понимали даже элементарных начал нашей теории? Разве могут подходить для какой-либо «партии» такие люди, как мы, которые, как чумы, избегают официальных постов?..

(Подобное – диалектическое – сочетание самомнения и скромности еще не раз встретится нам на этих страницах.)

Какое значение имеет «партия», то есть банда ослов, слепо верящих нам, потому что они нас считают равными себе, для нас, плюющих на популярность, для нас, перестающих узнавать себя, когда мы начинаем становиться популярными? Воистину мы ничего не потеряем оттого, что нас перестанут считать «истинным и адекватным выражением» тех жалких глупцов, с которыми нас свели вместе последние годы…

А теперь, после добавочной порции диалектики скромнейшего высокомерия, обращаем внимание на следующие, по-видимому с досады вылетевшие, слова:

…Эту позицию мы можем и должны занять при ближайших событиях. Не надо не только никаких государственных постов…

Доподлинно известно, что ни виги, ни тори не предлагали им постов. О чем же тогда речь, о каком государстве?

Издатель нас информировал, что основоположники признали невозможность революции в ближайшее время, – теперь выходит, что это чуть ли не клевета. «Ближайшие события», которые могут поставить в порядок дня предложение Марксу и Энгельсу государственных постов, – по нашему мнению, это не что иное, как революции в Германии («эти господа» – конечно, группа Виллиха и Шаппера). А почему партия – это банда ослов?

Бравада Энгельса прикрывает тот факт, что к настоящему моменту, еще до кёльнского процесса, у Маркса и Энгельса уже не было партии. Была лишь маленькая секта в Лондоне, с которой им теперь вовсе нечего было делать. Если не относить выражение «банда ослов» к товарищам, заключенным в Кёльне в ожидании суда, следует принять вывод, что большинство партии отвернулось в тот момент от двух идеологов. Не располагая на этот счет прямыми доказательствами, мы делаем сказанный вывод, сопоставляя поведение основоположников в ноябре 1850 г. (инспирировали исключение противников из Союза в борьбе за партию) и в феврале 1851 г. (два вождя без партии).

…Но, пока возможно, – и никаких официальных партийных постов, никаких мест в комитетах и т. д., никакой ответственности за ослов, беспощадная критика, по отношению ко всем, и затем тот юмор, которого нас не смогут лишить все вместе взятые «заговоры» этих тупиц. И мы это можем…

Юмора и вправду будет еще предостаточно. «Беспощадной критики, по отношению ко всем» – тоже. Впереди 13 лет полной изоляции, склок и юмора.

…По существу мы можем всегда быть более революционными, чем эти фразеры, потому что мы чему-то научились, а они нет, потому что мы знаем, чего хотим, а они нет… (27/177–178).

А чего они хотели?

Долго ли, коротко ли – мы истории не пишем, а собираем материал для обзора превращений марксизма, – и вот мы снова в Лондоне, а на дворе уже 1859 г. Утекло много воды. Наших друзей теперь не узнать.

Фридрих Энгельс преобразился в добропорядочного буржуа. Он теперь приказчик в манчестерском отделении фирмы «Эрмен и Энгельс» (бумагопрядильня) и представитель в Англии своего отца как одного из двух владельцев фирмы. Он постоянно живет в Манчестере и столь же постоянно шлет в Лондон денежные переводы на содержание семейства Маркса, напрасно мечтая о занятиях чистой теорией.

С Карлом Марксом произошли тоже некоторые превращения. Он помирился с Шаппером и восстановил свои отношения с Просветительным обществом посредством Вильгельма Либкнехта, который даже возглавил это общество. Деятельный Вил-лих эмигрировал в США, где вскоре ему предстояло стать генералом армии северян во время Гражданской войны Севера и Юга. Сам Маркс не состоит ни в какой организации. Он теперь ученый, он занимается чистой теорией и готовит очередное уничтожение прудонизма под названием «К критике политической экономии» (29/375).

Кроме того, оба превратились в завзятых журналистов и регулярно пишут для нью-йоркской газеты «Дейли трибюн» – еще один источник доходов Карла Маркса (включая гонорары Энгельса). Непосредственной политической борьбой они не занимаются. Уже давно им ясно, что новая революция произойдет при ближайшем экономическом кризисе, который и ожидается с нетерпением.

Кризис разразился в 1857 г. Серьезного спада он не вызвал, если не считать уменьшения гонораров Маркса в «Трибюн» (наполовину)[46]. На Германию друзья вовсе махнули рукой, там у них никого теперь не было. Из бывших соратников-коммунистов в Англии отношения поддерживаются со считаными людьми – Вильгельмом Вольфом, первым другом Маркса и безусловным его сторонником, Фрейлигратом, который вовсе отошел от политики, но оказывал Марксу финансовую поддержку, Либкнехтом, который продолжал хранить верность вождям, даже войдя снова в Просветительное общество (скорее, потому и войдя), да еще с верным Эккариусом. Тогда и произошло то событие, о котором Маркс сообщил другу в мае:

При моем свидании с одной делегацией этих обывателей (я отказался посещать какое бы то ни было общество, однако Либкнехт председатель в одном из них, а Лапландец в другом) я заявил им напрямик: наш мандат представителей пролетарской партии мы получили от нас самих, а не от кого-нибудь еще. И он подтвержден за нами той исключительной и всеобщей ненавистью, которую питают к нам все фракции и партии старого мира. Можешь себе представить, как были огорошены эти болваны (29/354).

Насколько мы понимаем, это не было шуткой. И с пониманием относимся к членам делегации. Такое наглое самозванство может кого угодно огорошить.

Мы полагаем, Маркс несколько утрировал отношение «всех фракций и партий старого мира» к себе и Энгельсу. По всему, что известно из имеющихся документов, ясно: если кто в Европе и испытывал к ним неприязнь, то скорее бывшие друзья по Союзу коммунистов, несколько эмигрантских группировок «буржуазно-демократического» толка» (Герцен, Мадзини, Луи Блан, Кошут…) и часть просвещенных пролетариев (Прудон).

Мы думаем, в те годы всем