– А мать тут, в трактире? – рассеянно спросил Илар, раздумывая, что ему делать и как сделать так, чтобы мальчишка не болтал лишнего. Кроме того, чтобы дать мальчугану денег, ничего в голову не приходило.

– А нет мамки, – спокойно ответил мальчишка и вытер веснушчатый нос маленьким кулаком, – померла она! Давно померла. Простудилась зимой и померла. Я один теперь. Хозяин говорит, что, как вырасту, продаст меня с торгов – папашка ему задолжал много денег. А еще надо оправдать жратву, которой он меня кормит, и одежу, что он мне дает. Дрянь одежа, но не нагишом же я хожу.

– Смотрю, ты разумный парнишка, – усмехнулся Илар, глядя на серьезное лицо нового знакомого. – Тебе лет-то сколько? Десять? Одиннадцать?

– Тринадцать, – неожиданно ответил мальчишка и на недоуменный взгляд Илара пояснил: – Правда-правда! Я не вру! Ну вот такой мелкий уродился, да. Но я жилистый, сильный! Во! – Мальчишка согнул в локте правую руку и показал свой «могучий мускул». – Гляди, видишь, какой крепкий? Пощупай!

– Да, крепкий! – Илар ткнул пальцем в мальчишескую руку и, сдерживая улыбку, отвернулся к окну. За окном уже начало сереть. Скоро должен быть рассвет, а Илар еще не спал. Конечно, он может выспаться и в дороге, но, если хозяину каравана вожжа попадет под хвост, поспать не даст. Сыграй то, сыграй се, расскажи историю, – достанет!

– Вот видишь, господин! Тебя Иссар зовут, да? Я слышал, как тебя называли в караване! Ты здорово играешь! Я тоже умею, но плохо… так, иногда бренчал на далире, мне Зистар давал попробовать – это наш музыкант. Он злой на тебя, говорит, башку бы разбил этому музыкантишке! Ты вроде как деньги у него отнял, гости тебе кидали, а ему нет. Хотел у меня твои деньги отобрать, но я убежал и сюда спрятался.

– Отобрать хотел, говоришь? – скривился Илар. – Вот гад!

– Ага. Гадина. Щиплется все, хватает меня… я ему что, шлюха, что ли? Гадина! – Мальчишка погрустнел и добавил: – Хозяину пожаловался, а он говорит, что от меня не убудет. Тоже гад. Зистар мне уже проходу не дает. Я слыхал, что он мужчин любит, вот и вяжется ко мне. А хозяин ржет, мол, пусть потренирует, все равно меня в бордель для мужчин продаст. Для женщин я слишком мелкий…

– Тринадцать лет, говоришь… – закусил губу Илар. – Интересно, а сколько он за тебя хочет получить денег?

– Не знаю, – равнодушно пожал плечами мальчишка, – я коплю деньги. Может, когда-нибудь выкуплюсь. Пока только десять серебреников собрал. Говорили, что взрослый сильный парень стоит на рынке десять золотых. Если он ничего не умеет. Мастеровые дороже. А за меня, хозяин говорил, хорошо, если пять золотых возьмет, – я некрасивый, веснушки у меня и маленький совсем. Вот так… Я тут при трактире – убираю в номерах, полы мою, воду таскаю, все делаю, что могу.

Илар посмотрел на мальчишку, на серьгу в его левом ухе, на которой было выбито имя хозяина, и вздохнул:

– Хочешь со мной уехать?

– Ты хочешь меня купить, господин? – встрепенулся мальчуган, и тут же подозрительно посмотрел в лицо Илара. – Только я это… с мужчинами не буду! Мне противно!

– Дурак, – рассердился Илар. – Я что, похож на такого? Совсем спятил?!

– Прости, господин… я тут всякого насмотрелся, – грустно ухмыльнулся мальчишка, – не обижайся. Конечно, я хочу с тобой уехать. Хочу мир посмотреть. Я ведь никогда отсюда не уезжал. Мы жили тут, в Есетре, когда папаша нас бросил, так тут и живу всю жизнь. Забери меня отсюда, а? Пожалуйста… а то я сбегу, а меня потом поймают и убьют. Терпежа уже нет, достал меня этот Зистар. Я уж и подумывал, чтобы сбежать… только некуда. И эта демонова серьга… ее только с ухом снимать. Давай я у тебя приберусь? А то тут грязновато…

– Приберись, – кивнул Илар, – а я пока посплю. Завтра с тобой решим. Сегодня я чего-то… приболел.

– Ага, я видел, – усмехнулся Даран, и зачем ты пил, господин? Видно же, что ты не пьешь. Выпил всего ничего, я следил.

– Все-то ты видел! – фыркнул Илар, с облегчением откидываясь на подушку. Комната уже не вертелась, скачки на ванне и разговор с мальчишкой протрезвили его, как если бы музыкант выпил снадобье от похмелья.

– Все видел, – кивнул Даран, громыхая деревянным ведром в углу возле ванны. – Я все подмечаю! Все вижу! Знаешь, господин, никто не обращает внимания на мальчишку-раба, а у меня ведь тоже глаза есть, и скажу тебе – очень даже острые глаза. Все вижу. И как хозяйкину дочку в кладовой тискал купец из столицы, и как Зистар с Шараном в комнате запирались, и как возчик, что привез муку, бутылку вина за пояс засунул, все вижу! Только молчу. На кой мне надо? В жизни не пригодится. Ты не переживай, я никому не расскажу, что ты колдун. Ты же боишься, что я трепану языком? Нет, я же не дурак болтать!

– Ты умнее, чем кажешься, – усмехнулся Илар, глядя на то, как мальчишка не морщась подбирает с полу то, что вылетело из глотки пьяного музыканта некоторое время назад. Даран умело вытирал пол, и было видно, что он умеет работать.

Неожиданно Илар подумал о том, что неплохо вообще-то заиметь слугу – чтоб таскал вещи, прибирал, стирал. А что – зарабатывает приличные деньги, почему бы не позволить себе держать прислугу?

– Умнее, – кивнул Даран, макая тряпку в ведро. – Ты думаешь, господин, легко жить, когда ты один и нет никого, кто за тебя заступится? Когда тебя могут ударить и даже убить, и ничего за это убийце не будет? Хошь не хошь, а приходится быть умным. Я неграмотный, но соображалка у меня работает. Если купишь меня, господин, не пожалеешь!

– Надеюсь, – задумчиво ответил Илар, искоса следя за мальчишкой. Тот поставил ведро с грязной водой в угол, вымыл руки в ванне и вопросительно глянул на хозяина комнаты:

– Я останусь здесь?

– А ты где вообще ночуешь? Где спишь?

– У себя в клетушке, рядом с кладовой. Но я там редко сплю последнее время. Или на конюшне, или еще где-нибудь…

– Понял… – кивнул Илар. – Возьми одеяло, положи на пол, а то замерзнешь.

Он собрал одеяло, бросил его пареньку, и тот благодарно улыбнулся, устраиваясь под столом. Илар привстал, повернул колесико масляного фонаря, притушив его почти до конца, снова лег и закинул руки за голову, глядя в потолок. В голове шумело, но дурнота прошла, мысли стали более ясными, четкими. Спать почему-то расхотелось. Илар знал, что завтра пожалеет, если сейчас не выспится. Но ему не спалось, в голову лезли мысли, рассуждения, планы. Когда и подумать, как не глубокой ночью? Никто не мешает, не шумит, не топает и не кричит: «Ну-ка, сбацай «Желтоклювую птичку»!

«Итак, что со мной происходит, не считая того, что я сегодня нажрался? Я вдруг стал великим музыкантом! Не смешно ли? Ну-ка, Илар, давай размышлять: я умею играть, неплохо играть, умею петь и, как выяснилось, умею сочинять музыку и баллады. Но! Никогда я не мог играть и петь так, чтобы люди буквально сходили с ума! Почему это до сих пор не показалось мне странным? Потому что мне было приятно чувствовать себя великим музыкантом, и я отбрасывал мысли о том, что дело нечисто. И тогда нужно подумать – что изменилось? Я получил далир. Дорогой, с дорогими струнами, звучащий волшебно, так, что люди плачут и смеются в такт мелодии. Волшебно?! Волшебно! Мне нужно было сообразить раньше: далир-то зачарованный. Я же читал, что есть такие заклинания: то ли лак зачаровывают, то ли инструмент какой-то колдовской мазью натирают, не знаю. В книгах пишут об этом по-разному, да я как-то раньше этим не интересовался… а зря. Древнее колдовство, забытое. Старый колдун не зря держал у себя далир, ох не зря! С какой стати он бы таскал с собой инструмент? Кстати, вероятно, стоит он больших, очень больших денег. Надо еще почитать где-нибудь, что могут такие инструменты. Впрочем, я видел, что они могут. По крайней мере, мой далир. Он как-то воздействует на людей и… на меня. Я начинаю играть лучше, а люди воспринимают мою игру всей душой. Сомневаюсь, что, если бы я взял в руки другой далир, эффект был бы таким же. Интересно, очень интересно! Но пора спать… Завтра поговорю насчет парнишки. Хороший парнишка, сразу видно. И жалко его. Деньги есть, почему бы не помочь парню? Выкручусь как-нибудь. И что, я буду держать у себя раба? Отец бы меня не понял… противно. Но кто сказал, что он будет рабом? Оформлю как-нибудь позже, выправлю ему свободу, как только приедем в столицу. Пока не буду ему об этом говорить. Позже. Ну все, спать…»