Да, видеть приходилось всякое. Правда, малыши, которых готовили к операции, лежали в другом блоке. Сюда, к Чурову, не привозили ни чёрно-синих младенцев с тетрадой Фалло, ни их то выносливых, то прозрачных от дрожи мам, ни отказников с длинными костлявыми пальчиками, которым надо было пережить критический возраст 1–2 года, и они жили в больнице совсем одни. Зато собрались тут у Чурова эндокардит, и волчанка, и ювенильный ревматоидный артрит, аллергосептическая форма, и всё это – жуть кошмарная, не дай Бог.

Чуров не раз ловил себя на том, что, приходя осматривать детей на другие отделения, поневоле обращал внимание на «своих» – характерных мякеньких лимфатиков, аллергиков с гипермобильностью суставов – и смотрел на них внимательнее, чем на прочих, которые казались ему поздоровее, хотя он и понимал, что это необязательно. Осмотрев и «своей» патологии не найдя, Чуров облегчённо вздыхал и говорил родителю что-нибудь вроде:

– Отличная девчонка! Но уж очень она у вас диспластичная. Осторожней с ней! Лучше всего – плавание! Прививки все по возрасту сделаны?

И ещё раз, для верности, выслушивал, непременно добавляя, скорее для себя:

– В сердце небольшой шум, но чисто функциональный. Лишняя хордочка стучит. Ничего страшного.

Совсем другие пациенты ждали его на отделении.

Корзинкина, четырнадцать лет. Пришли анализы. Обострение купировали, никаких данных за воспаление, а температура держалась и держалась уже третью неделю. Чуров никак не мог понять, что такое.

– Вчера вечером даже тридцать девять и две была, – пробасила Корзинкина.

– А чувствуешь себя как?

Корзинкина выглядела впечатляюще. Из неё бы получился годный всадник-назгул. Половину черепа Корзинкина брила, на другой красила волосы в зелёный. От Корзинкиной было ощущение ленивой, сдержанной мощи. Такая врежет – мало не покажется. Но только если будет повод и причина.

Корзинкина равнодушно пожала плечами.

– Да нормально. Ну, температура.

– М-м, – озабоченно сказал Чуров. – Ну, держись. Будем опять всё проверять. Надо выяснить, почему ты не выздоравливаешь. Хотя должна бы. Тебе тут надоело, наверное, до чёртиков?

– Ну… есть немножко, – призналась Корзинкина с улыбкой, как вынужденный гость, который не хочет огорчать хозяев.

Чуров вздохнул и пошёл дальше. Тут надо бдеть, у этих девиц осложнения бывают внезапные и крайне скверные.

Артём, шестнадцать лет. Три месяца уже у них подвисает. Переполоху было, долго все тут крестились: у парня на фоне волчанки вдруг заболело сердце, а в поликлинике стали лечить остеохондроз, даже ЭКГ умняши не догадались снять. Только через два дня заподозрили неладное, а там уже хроническое воспаление в венечных сосудах, тромбоз и инфаркт. Хорошо всё кончилось, ещё недельку на всякий случай, и можно выписывать.

Фёдор – хроническая боль Чурова. Прогноз у Фёдора был плохой – тяжёлая инвалидность, хотя на иммунодепрессивную терапию оставалась надежда. И никому этот Фёдор был не нужен – ни родителям, ни врачам. То у бабки-алкоголички зависал, то в детдоме кантовался, то у них.

– Иван Саныч, давайте в шашки сыграем! – захрипел Фёдор, как только Чуров вошёл.

– Зайка, некогда мне, – попытался отбояриться Чуров. – Я только посмотреть на тебя и сразу пойду… ну ладно. Давай сыграем.

В своих скитаниях Федя оставался ярким приспособленцем, бойцом и выживальщиком. Чуров его любил, хоть и знал, что с ним надо ухо востро.

– Постой, – захрипел Фёдор. – Давай я чёрными. Я люблю за злых. Я злой.

– М-м! – с уважением покачал головой Чуров, внимательно вглядываясь в Федю. Вроде цианоз стал поменьше – губы не такие красные, а носогубный треугольник не такой синий. – Лежать стало легче?

– Сегодня уже почти совсем лёжа спал, – кивнул Федя. – Раз, два, – Фёдор залихватски слопал две шашки Чурова, стоявшие в разных углах доски. – А я во как могу!

– Э, нет! Так не годится. Мои вон где стояли, а ты вон откуда скаканул. Если я буду тебя так же лопать, то сразу все поем, – Чуров протянул руки и пощупал Феде лимфоузлы. – Динамика положительная, – сказал он самому Феде за неимением других ответственных лиц. – Понял?

– Вы меня что, уже смотрите? А собачка?

Федя соглашался на осмотры только за видео про собачку. Шеф давно уже стал на отделении чем-то вроде звёздного видеоблогера. Чуров достал телефон и продемонстрировал, как Шеф приносит камень, отыскав его в высокой траве.

– Это как он делает? – радовался Фёдор. – По нюху?

– По нюху, – подтвердил Чуров. – Собачий нос – это как очень крутой гаджет. У нас такого нет…

Пастозность голеней и стоп. Контрактуры. Признаки сердечно-лёгочной недостаточности. Расширение границ относительной сердечной тупости влево, глухость сердечных тонов.

– Значит, ты злой, – продолжал Чуров. – На кого злимся?

– На драконов всяких, – прохрипел Фёдор.

– Ну, тогда ты не злой. Ты тогда богатырь. Драконы же плохие. На них злиться – это хорошо, это правильно.

Систолический шум практически над всеми клапанами, шум трения перикарда, тахикардия сохраняется.

– А это правда, что сегодня Новый год будет? И что будет праздник?

– Про Новый год правда, – сказал Чуров. – Насчёт прямо праздника – не уверен. Сам посуди, здесь больничка. Ну какой тут праздник, тут все болеют, у всех всё болит.

Праздник полагался только тем, кто мог дойти на своих ногах до третьего отделения. Фёдор к таким не относился. Ему и вставать нельзя было.

– Э-э! – прохрипел Федя. – А к нам в детдом на Новый год спонсоры придут. Дарят всё что захочешь. Дед Мороз так не может.

– Да он вообще мало что может, – сказал Чуров, поглядывая за окно. – Снега вон даже не насыпал. Какой-то скупой Дед Мороз в этом году. Это потому, что в него никто не верит.

* * *

Чуров зашёл хлебнуть чайку. Ординаторскую ремонт не затронул вовсе. Тут по-прежнему стоял старенький диванчик и висели часы, которые принесла Елена Захаровна. Здесь пили чай на скорую руку. Чуров никогда не допивал – всегда его отзывали раньше. Когда он приходил в следующий раз, то говорил:

– Мне прямо сюда, новый пакетик не надо.

Так у него этот пакетик и мерцал на дне, достигая полупрозрачности.

В телевизоре, когда он вошёл, по странному совпадению тоже передавали кардиологию. Правда, немного желтоватую. В последние несколько лет, вслед за трансгендерами, эвтаназией и абортами, вошла в моду синхронизация сердечного ритма. Тема муссировалась многими, однако впечатляющих результатов никто пока не достиг.

– Вы расскажите, почему в России запрещены опыты по синхронизации? – для виду наезжал ведущий на Минздрава с бледным лицом и пылающими ушами, якобы ему оппонируя. – Ведь это такая мощная и перспективная разработка!