– из спирта «Люкс», что тоже требуется учитывать. Поэтому да, в уездном универмаге «Столичная» или «Московская» – лучший выбор. И, наконец, бонус. Помните сцену из «Ивана Васильевича»?В фильме, выпив стопочку, Иван Васильевич морщится и севшим голосом спрашивает: «Ключница делала?» с явно неодобрительными интонациями. Значит, пьёт он водку неважнецкую. Тогда упоминание ключницы понятно: в патриархальные времена водку главе семьи, даже и царю, делала жена, используя самые лучшие материалы. А вот людям невеликим водку делала ключница из того, что попроще. Из дряни. Жена от Шурика убежала, потому понятно, что приходится пить всякую гадость. Но пьёт-то он охлажденную «Столичную», московского розлива, лучше и не бывает. Чего тут морщиться? А того! В оригинале, в булгаковской пьесе, написанной в середине тридцатых годов, царю наливают «горный дубняк» – настойку, которую в те времена делали в основном домашним способом, настаивая на плохоньком самогоне жёлуди (хороший самогон пили так). Ну, а на желудях получалось то, что получалось. Не царское питьё.

Глава 9

14 сентября 1976 года, вторник

О мятежах и мятежниках

– Предводитель мятежа полковник Перхуров бежал на пароходе, захватив с собой приближенных офицеров и наиболее зажиточных горожан. На следующий день победоносная Красная Армия освободила Ярославль от белогвардейского отребья, – гид посмотрел на нас поверх очков с видом значительным и серьезным. – Остатки мятежников дали последний бой здесь, у Богородицкой башни. Два десятка юнкеров, шесть пулеметов, три ящика ручных гранат – было непросто. Волна за волной накатывали на башню отряды красных бойцов, бешеный огонь белогвардейцев косил храбрецов, кровь героев струилась рекою, и тогда в ход пошла артиллерия. По башне было выпущено более ста снарядов, полностью подавив противника!

Но когда отряд красноармейцев, ведомый героическим командиром Ли Цын Хеном, поднялся в башню, то никого не обнаружили! Ни единого человека, живого ли, мёртвого. Нашли шесть пулеметов «Максим» (в слове «Максим» гид сделал ударение на первый слог), горы стреляных гильз, около сотни пустых лент, ящики из-под гранат, но людей не было. Ни-ко-го! С тех пор тайна Богородицкой Башни занимает умы и местных, и московских исследователей.

– Куда же они делись, защитники? – спросила госпожа Шмидт.

– Неизвестно, – развел руками гид, человек профессорского вида лет шестидесяти. – Вероятно, ушли подземным ходом.

– Здесь есть подземный ход?

– В древних монастырях всегда есть сложная система подземных ходов, и наш Спасо-Преображенский монастырь – не исключение. Но тогда, в июле восемнадцатого года, его не нашли. Да и не до поисков было, гражданская война. Пришли к выводу, что отряд мятежников бежал к Волге, где их ждал катер. И на катере они и выбрались из города, уйдя вниз, к Костроме и дальше. Возглавлял этот последний отряд некий барон Магель, даже была назначена особая награда тому, кто возьмет его в плен. Что интересно, требовалось взять его непременно живым, даже ценой собственной жизни!

– И взяли? – спросил с интересом Мюллер из Оснабрюка.

– Об этом ничего не известно. Много их было тогда, всяких баронов, истинных и самозваных. Попадались и вот такие… авантюристы.

Шесть пулемётов меня впечатлили.

Экскурсия сегодня началась рано: в семь тридцать мы пришвартовались к речному вокзалу Ярославля, а в восемь уже рассаживались по автобусам. График! И сейчас, в половине одиннадцатого, все были немного утомлены. И голодны, не без этого. Нет, позавтракать мы успели, но ранний завтрак как ранняя пташка. Прочирикала, и нет.

Монастырь теперь – музей. Минувшее, настоящее и будущее. Давным-давно настоятель монастыря продал книгу с текстом «Слова о Полку Игореве» собирателю диковин Мусину-Пушкину. Книга была из монастырской библиотеки, рукописная, но настоятель её вычеркнул из описи за ветхостью. И продал. Деньги нужны были. Настоятели, даже бывшие, тоже нуждаются в деньгах. Ну, а потом рукопись, как водится, сгорела. При Великом Московском Пожаре восемьсот двенадцатого года. Закон жанра. Таинственные острова погружаются на дно океанов, птеродактили вылетают в окно, реликтовый Цветок Жизни съедает коза, пробегающие мышки задевают хвостиками Золотые Яйца, да так, что вдребезги. А рукописи горят, без этого никак. «Слово о Полку Игореве», «Мертвые Души», «Энума Элиш»…

Мы шли по монастырю-музею, гид рассказывал дальше, теперь про успехи области в годы пятилеток, а я представлял те летние дни. С одной стороны мятежники, с другой – революционеры. У каждого своя правда, кто есть кто, кто был кем? Мятеж без шансов, без надежды – зачем?

Treason doth never prosper, what’s the reason?

For if it prosper, none dare call it Treason

Союзники обещали поддержать. Англичане. Ага, ага. «Верьте славным англичанам, джентльменам и милордам, улыбаются открыто, благородны ихни морды». Ихни – выпадало, но так писали в восемнадцатом веке.

На полпути к экскурсионному автобусу начался дождь – без разминки. Ударил сразу, не по-осеннему яро. И не спрячешься. К счастью, до «Икаруса» метров пятьдесят, не больше. Я раскрыл свой японский зонтик, и секунду спустя меня схватили за руку:

– Вы позволите пойти с вами под зонтом?

Ага. Юная фройлян.

– Разумеется. Только быстро-быстро-быстро.

И мы пошли к автобусу быстро-быстро-быстро. Могли бы и еще быстрее, но фройлян уж больно прижималась ко мне. Оно понятно, зонт на двоих не рассчитан, легко и намокнуть. Я-то надел загодя плащ, а фройлян – нет.

В автобусе она села рядом со мной.

– Нужно согреться. Непременно нужно согреться – она достала из сумочки фляжку. Чуть поменьше, чем у оснабрюкского Мюллера, граммов на пятьдесят. Дамская же. – Ром! Ямайский! – и она протянула фляжку мне.

– Аллах не велит, – отказался я.

– Вы мусульманин? – удивилась фройлян. – Вот бы не подумала!

Я сделал загадочное лицо, но промолчал. Не люблю врать, а правдой нужно дорожить, налево и направо не разбрасывать.

– А, это вы шутите. Просто не пьете спиртного днем. И я не стану, – и, объясняя:

– Это фляжка для тёти Марты. Я здесь с тётей Мартой, в круизе. Но она на экскурсию не пошла, сказала, что будет дождь. Она предсказывает погоду удивительно точно, тётя Марта. По костям. То есть своим костям, они к дождю болят. А я пошла, она сама послала. Не сахарная, не растаешь, сказала. Раз уж есть экскурсия, нужно смотреть, иначе затем мы здесь?

Все собрались, и автобус тронулся. Дождь стоял стеной, которую пришлось таранить с ощущаемой натугой: мотор надсаживался, автобус дрожал.

Ничего, мы преодолеем!

– Вы не немец? Говорите неправильно.

– Неправильно? – удивился я. Удивился потому, что с фройлян, в общем-то, я и не говорил вовсе.

– Вернее, слишком правильно. Как диктор телевидения. Или радио.

– Я и не выдаю себя за