Три… нет, четыре бутылки! Или пять? – он с сомнением огляделся, словно ища подсказку.

– У вас ведь было десять рублей, не так ли? – пришел на помощь я.

– Десять. И еще десять, в носке, – вспомнил господин Браун.

– Тогда много. А компания – велика ли была компания?

– Сначала четверо. Потом люди приходили, приходили… «поглядеть на немца» – последние слова он сказал по-русски. Ну, как бы по-русски: «погльятет на ньемеца».

– Вот, госпожа Шмидт, и ответ, зачем он нужен местным художникам, писателям и прочей богеме. «Стрелецкая» – весомый аргумент. Ну, и типаж. Потом напишут картину маслом. Или в роман вставят. А поскольку люди у нас добросердечные, то подвезли до причала. Кстати, вы все деньги потратили, господин Браун?

– Нет! – победно сказал господин Браун. – Остался рубль. Вернее, его дали мне русские друзья. «Нья опохмельку».

– Тогда всё в порядке, – подвёл итог Мюллер. – Вы целы, невредимы, и у вас еще есть рубль, можно ли желать большего?

Тут подъехала тележка, и официантка поставила на стол кастрюлю с борщом и супницу с ухой.

Пахло здорово, мы после экскурсии были голодны, и разговор естественным образом прекратился.

Может, и КГБ. Даже очень может. Взяли в оборот господина Брауна. Зачем? А для отчета: разрабатывается западный немец, такие-то расходы, понадобятся еще две-три встречи на маршруте круиза, а потом и в Германию выехать. Нет? Невозможно? Как знать, как знать. Подвезли на мотоцикле, дали рубль? Наши люди, конечно, отзывчивы, но чтобы подвозить, да ещё за сто километров… КГБ. Оно, КГБ, тоже отзывчиво.

Да мне-то что за дело?

– Я видела, как юная фройлян обратила на вас свое внимание, – сменила тему госпожа Шмидт. – Вы не боитесь, господин Михаил?

– Просто Михаил, – вспомнил урок Кати я. – А чего мне бояться?

– Разве у вас не наказывают за связь с немцами?

– Во-первых, что вы подразумеваете под словом «связь»? Вот мы сидим, разговариваем – это связь? Или вы имеете в виду другое? Что? И, сразу, во-вторых. Нет, не наказывают.

– А вот прежде…

– Вы о войне, о послевоенном времени? Тогда немцы были врагами. А сейчас – разрядка. Детант. Или вы враги?

– Нет, конечно, нет, – заверила меня госпожа Шмидт, и остальные согласно закивали. – Не враги. Гитлер был неправ. Если бы Германия и Россия были заодно, тогда…

– Ни слова о политике, прошу вас! – сказала госпожа Браун, и остальные её поддержали.

Но как-то слишком дружно поддержали. Словно сговорились заранее.

И очень может быть. С ними, верно, тоже инструктажи проводят, перед поездкой в СССР. О Гитлере не говорить, о войне не говорить, мир, дружба…

Мы неспешно продолжили трапезу. Какое-никакое, а развлечение. Танцы? Танцы здесь на верхней палубе, под открытым небом. А теперь – дождь. Не будет танцев. Бар? Это вечером. Телевизор? Я уже пробовал. Прием неплохой, антенна расположена высоко, знай, переключай каналы по мере движения. Но что немцам советское телевидение? Не поймут-с.

– Внимание! По случаю плохой погоды остановка в Костроме сокращенная, два часа. Экскурсия по городу будет проведена на обратном пути. Синоптики обещают, что с завтрашнего дня к нам придет антициклон с хорошей погодой! – сообщил директор круиза.

В ответ – аплодисменты.

Пойду в бар!

Глава 10

16 сентября 1976 года, четверг

Офицерский коктейль

– Это очень, очень смелый фильм, – сказал Мюллер из Оснабрюка.

– Что же в нём такого уж смелого? Забавный – да, но смелый? – возразил господин Шмидт из Мюнхена.

– Вы смотрите на действие, не замечая окружения. А окружение таково: страна катится в пропасть. Для советского фильма, да ещё тридцать восьмого года – смелость небывалая.

– В самом деле?

– В самом деле.

Мы сидели на верхней палубе. Самой верхней. Здесь расположен солярий, расположена танцевальная площадка и – кинотеатр. В кинотеатре мы как раз и посмотрели фильм. Довоенную комедию, «Волга-Волга». С субтитрами на немецком языке. И немцы смотрели комедию если не с восторгом, то близко. Смешно ведь!

– Итак, считайте. С чего начинается фильм? Пьяненький водовоз набирает питьевую воду – заметьте, питьевую! – из реки. А рядом коровы мочатся в эту самую реку. Это задает тон всей картине.

– Ну… – с сомнением сказал господин Шмидт, глядя на воды Куйбышевского моря. Ни одной коровы на берегу разглядеть не удавалось. Во-первых, вечереет. Во-вторых, не разглядишь без морского бинокля, далеко отсюда берега.

– Затем: вышла из строя переправа. Паром остановился на середине реки. И почтовый работник, милая девушка, кричит на всю округу, передавая адресату текст телеграммы-блиц. Тут три пункта – отвратительный паром, нарушение сроков прохождения блиц-телеграмм и нарушение тайны переписки. И, что самое важное, все персонажи воспринимают происходящее как само собой разумеющееся.

– Пожалуй, – начал склоняться к точке зрения оснабрюковского Мюллера баварский Шмидт.

– Смотрим далее. Местный лидер, партайгеноссе Огурцов, возглавляет предприятие, производящее исключительно негодные вещи, «брак». И мечтает о переводе в столицу. Но вместо того, чтобы наладить производство и поднять свой авторитет в глазах начальства, он везет в Москву артистов-любителей – плясунов, певцов и прочих. Причем все эти артисты – рабочие, или, как героиня, служащие. Но вместо работы они занимаются песнями и плясками, бросая производство неизвестно на кого. Плывут они на пароходе, который только-только вышел из ремонта – и пароход беспрестанно ломается, что говорит о том, каков этот ремонт. Невразумительный лоцман сажает пароход на мель… В общем – все вокруг ломается, выходит из строя, делается кое-как, а люди озабочены лишь тем, чтобы их пляски и песни понравились большому начальству Москвы. Разве это не смело?

– Да, если посмотреть с этой точки…

– А что скажете вы, господин студент? – обратился ко мне Мюллер.

Говорить мне не очень и хотелось. По мере возможности я старался не сближаться с нашими новыми немецкими друзьями. Но как избежать общения, путешествуя на одном пароходе, то бишь теплоходе – прогресс есть прогресс.

– Это лишь кинофильм. Искусство. Для того, чтобы люди могли посмеяться, отвлечься от повседневности. Поверьте, у нас много фильмов, спектаклей, романов, в которых люди решают производственные проблемы: налаживают ткацкие станки, строят железнодорожные пути или ставят рекорды по добыче угля. Мы их, пожалуй, и увидим. Но не факт, что они принесут столько радости, сколько эта комедия.

– А артисты-трактористы? – спросил Шмидт.

– Что трактористы? Самодеятельность у нас хорошая. В каждом коллективе есть. В колхозах, на фабриках, заводах, школах, вузах – пой и пляши, если есть способности и желание. Место для репетиций, инструменты, костюмы – обеспечит предприятие. Ещё народные театры есть. Шекспира ставят, Островского, Шиллера…

– Положим, Михаил, это в вас говорит патриотизм. Ну, какая «самодьеятельность»? То