Схватка была отчаянной – с людьми, которым нечего терять и которые использовали против своих противников все оружие, которое имели. Один из мотопехотинцев, явно расстреляв все свои патроны, принялся работать прикладом своего карабина, а потом, улучив момент, примкнул штык, стал уничтожать партизан им, нанося удары в туловище и шею. Другой, отбросив в сторону опустевший МП-40, схватил саперную лопатку и принялся уничтожать врагов ею. Очередь из тяжелого пулемета перерезала его пополам, вырвав его внутренности, которые упали на снег еще исходящими паром в холодном воздухе. Я, останавливая «Тигр», увидел русского перед передним броневым листом нашего танка, который забросил гранату на закрытый башенный люк. Граната, однако, отразилась от брони и упала в придорожную канаву, взорвавшись там. Курт расправился с ним короткой очередью из своего МГ, и наш танк остановился, гусеницами подмяв под себя его тело.

«Ханомаг» с русской пленницей в нем был как раз перед нами.

– Моя пленница, – сказал Хелман. – У меня есть планы на эту проклятую пленницу. Бог мой, да ведь там же еще и эти медсестры, и раненые. И все они в этом «Ханомаге».

Вильф припал к прикладу своего пулемета, поводя стволом вправо и влево, но…

– Они все перемешались, – сказал он. – В этой куче я обязательно зацеплю наших.

Хелман выругался, и я увидел заливший башню жидкий свет дня, когда он откинул крышку башенного люка.

– Фауст, давай за мной, – приказал он.

Я сглотнул набравшуюся в рот слюну, взял мой автомат с держателя на корпусе танка и открыл свой люк.

Холодный лесной воздух заполнил мои легкие, а предстоящие опасности внезапно обострили все мои чувства. Хелман уже бежал через дорогу по направлению к «Ханомагу», в котором должны были находиться медсестры. Бронетранспортер был окружен партизанами, стрелявшими в его стальные борта и пытавшимися прикладами своих винтовок выбить кормовую дверь.

Оставшиеся в живых мотопехотинцы сражались врукопашную, стараясь оттеснить новую группу нападающих от «Ханомага». Один из них, потеряв свою каску, поднялся в полный рост и очередями из МП-40 отвечал на винтовочный огонь, который вели засевшие в лесу партизаны. Три попавшие в него пули заставили только опустить автомат, но не могли свалить его на землю. Один подобравшийся к нему сбоку партизан взмахнул казацкой шашкой и снес мотопехотинцу голову.[40] Кровь яркой дугой повисла на мгновение в воздухе и, дымясь, окрасила снег на земле.

При виде такой смерти своего товарища мотопехотинцы издали крик ярости и с удвоенной силой стали теснить нападающих в лес, гоня их туда прикладами и ударами штыков. Однако там, в лесу, оставалось еще немало партизан.

Я подумал: «Боже мой, сколько же их там может быть?» Казалось, вся Россия обрушила на нас свой гнев и всю свою ярость за то, что мы натворили на этой земле, что сотворили с ее жителями и с их громадной и пустынной родиной.

Оторвав наконец взгляд от леса, я посмотрел на «Ханомаг», в котором должны были быть медсестры, наши раненые и русская пленница. Из его десантного отделения доносились стоны и крики на немецком языке. Хелман выпустил очередь из своего МП-40 по толпе партизан у его кормовой двери, а я пристрелил тех двоих или троих, которых миновали пули полковника и которые поворачивались к нам, поднимая свои автоматы. Мои противники распластались на земле, но из бронетранспортера все еще доносились выстрелы, особенно громкие из-за того, что они звучали среди его металлических поверхностей, и мы бросились к распахнутой кормовой двери.

Заглянув внутрь, я увидел наших раненых, распластанных там, где их застали русские, на скамьях вдоль бортов и на металлическом днище «Ханомага». Все они были убиты. Две медсестры тоже лежали на днище бронетранспортера с пулевыми отверстиями в висках, кровь из которых еще струилась на металл. Русская пленница пыталась подняться с залитого кровью пола. Над ней стоял могучий русский солдат с автоматом в руках. Пленница сжимала в руке пистолет «Вальтер», который, как я понял, был тем самым пистолетом, который медсестры приберегали на самый последний случай, и поднимала его вверх, направляя на партизана.

Я было вскинул мой автомат – но Хелман вытянул руку и заставил меня опустить ствол. Но его лице появилась неприятная, кошачья улыбка, он явно хотел увидеть, как будут развиваться события, пусть даже вокруг нас кипит рукопашная.

Партизан сказал что-то женщине по-русски, но она отрицательно покачала головой. Тогда партизан поднял свой автомат. Вскинул свой МП-40 и Хелман, намереваясь спасти пленницу, но русская постояла сама за себя. Она выпустила в русского три пули, пробившие тому грудь и живот. Все пули пронзили тело русского насквозь и вышли из спины, каждая в облачке крови, раздробленных костей и вырванной из тела плоти. Она откатилась в сторону, чтобы не оказаться под его падающим телом, партизан, покачнувшись, рухнул на мертвые тела медицинских сестер, погребя их под собой.

Женщина посмотрела на Хелмана, потом на меня. Она отбросила в сторону пистолет медсестер и яростно и длинно произнесла по-русски что-то явно малоприятное для нас.

Перестрелка вдоль нашего участка дороги постепенно смолкала по мере того, как русские партизаны отступали. Наш «Тигр» послал вслед последним из них несколько осколочно-фугасных снарядов, которые также снесли несколько деревьев и заставили туман подниматься спиралями вверх.

Хелман выпустил магазин своего автомата по нескольким фигурам партизан, исчезающим в темноте леса. Затем повесил МП-40 на плечо, закурил сигарету и обвел взглядом картину закончившегося сражения.

– Надо выбираться из этого леса, – произнес он. – Весь этот дым поднимется над туманом и демаскирует нас.

Я отвел взгляд от убитых русскими раненых, мертвых тел медицинских сестер и фигуры русской пленницы, которая сжала пальцы в кулаки, пытаясь не разрыдаться в голос.

– Русские убили раненых, – сказал я, пытаясь осмыслить бойню в бронетранспортере. – А медсестры покончили с собой, герр полковник, как они и намеревались, чтобы не быть изнасилованными партизанами.

– Но не русская пленница, – возразил мне Хелман. – Посади ее в наш «Тигр». Я хочу, чтобы она была при мне.

– Слушаюсь, герр полковник.

* * *

Мы сложили тела наших погибших товарищей, которых пощадило пламя, в корпус горящего «Тигра», предпочтя для них подобное огненное погребение, а не растерзание дикими зверями этих лесов. С тяжелым сердцем нам пришлось взорвать «Тигр», потерявший гусеницу, поскольку на его ремонт у нас не было ни времени, ни сил, ни условий. Сформировав новую колонну из 6 оставшихся «Тигров», 3 бронетранспортеров «Ханомаг» и зенитной установки, мы выбрались из леса и двинулись дальше, окутанные туманом. Последнее, что я видел, покидая поле этого боя, был все еще горящий «Ханомаг» и фигура пулеметчика, по-прежнему стоящего у своего МГ-42, от которого остался только скелет, – пламя обглодало всю его плоть.