— А про Виктора Федоровича он говорил?

— Нет. О нем разговор позже зашел, когда следователь из Москвы приехал.

— А вы сами как к Скомороховым относитесь?

— Нормально всегда относилась. Ничего плохого им не делала и от них никакой беды никогда не ждала. Аглая Николаевна вообще всегда со мной очень даже по-доброму общалась.

— Вам, кстати, Аглая Николаевна привет передавала.

— А она в курсе насчет делишек своего мужа?

— А вы полностью уверены, что взрывы организовал он?

— Этот следователь из ФСБ так сказал.

— Дураков на свете много. В ФСБ их ничуть не меньше, чем в вашем магазине. Поверьте уж знающему человеку. Виктор Федорович здесь, думаю, ни при чем.

— А кто тогда?

— В этом еще следует разобраться. У вас есть какие-то подозрения?

Она почти на минуту задумалась, даже нахмурилась, потом мотнула головой и сказала:

— Сначала, когда я ничего про Скоморохова не слышала, у меня были такие мысли…

— Слушаю вас.

Ольга Максимовна вещала важно, почти с гордостью:

— Есть у меня один знакомый мент, которого я отшила в свое время. Он долго меня доставал. Это такой человек, который и отомстить может. Но всех-то родственников он и знать не мог. Я так подумала.

— В том-то все и дело, что так люди и считают. Мол, всех родственников могут знать только свои люди, члены семьи. Хотя сотруднику полиции не так уж и сложно это выяснить.

— Тогда я не понимаю, зачем ему всех взрывать?

— Вас — из чувства мести. Остальных — чтобы отвести от себя подозрения. Назовите его.

— Антошкин Михаил Вячеславович, старший лейтенант полиции. Во вневедомственной охране служит. Он, кстати, даже угрожал мне. Я тогда, чтобы от него избавиться, за Юнуса вышла.

— А в Москве вы давно были?

— Три недели назад. К брату ездила. Там и с теткой Леной, кстати, встречалась. Она как раз приезжала деньги с квартирантов получить. Как у нее самочувствие после взрыва?

— Она почти не пострадала. Ее даже госпитализировать не стали. Я с ней еще не встречался. От вас туда поеду.

— Привет ей передайте.

— Обязательно. А через какое время после взрыва вы узнали, что взорвать пытались ваших родственников?

— Вчера. Когда этот следователь из ФСБ приезжал.

— Вы ему говорили о своих подозрениях?

— О каких?

— Об Антошкине.

— Ему — нет. Я говорила только местному следователю, который сразу после взрыва со мной беседовал.

— Как он отреагировал?

— Все записал, обещал проверить. — Она посмотрела на часы, показывая, что ей уже пора.

Мне осталось сказать стандартную фразу, завершающую многие разговоры:

— Тогда не буду вас больше задерживать.

В этот раз она снова не сумела открыть дверцу. Мне пришлось протянуться и при этом положить локоть ей на объемные бедра. Ольга Максимовна не увидела моей дальнейшей реакции на свои телеса.

Она уже ноги наружу выставила, когда я озвучил то, что у меня в голове вертелось:

— А вашему брату кто сообщил о взрывах?

— Понятия не имею. Я ему позвонила только через день, когда тело Юнуса из морга вернули и стало известно, когда похороны. Но Юра приехать не смог. У него дела дома. Студию оставить не на кого, а заказов много. Работу прерывать нельзя.

— А что у него за студия?

— Татуировки делает. Очень красивые! Он же художник по образованию.

— А вы татуировки не любите?

— Наоборот. Показать вам? — спросила она жеманно и игриво, готовая расстегнуть на груди рабочий халат.

— Спасибо. Я татуировками не интересуюсь. Весьма благодарен вам за беседу. Ваш номер телефона у меня есть. Если будут вопросы, я позвоню.

— До встречи.

Видеться с ней снова я, честно говоря, не планировал, поэтому ответил просто:

— До свидания.

Я не стал даже отъезжать от магазина, сразу, едва закрылась дверца за Ольгой Максимовной, вытащил смартфон и позвонил Радимовой.

— Рад вас приветствовать, товарищ капитан.

— Здравствуйте. Вы вернулись? А я только вот думала вам позвонить. Жду лишь одного дополнительного сообщения, чтобы все встало на свои места.

— Никак нет. Не вернулся. Только половину дел завершил. Еще столько же осталось. Но я так понимаю, что есть какие-то новости, которые мне необходимо услышать?

— Есть, но не полные. Первое. Сотрудница почты в Москве вспомнила мужчину, который отправлял сразу три посылки. Коробки он покупал в других местах, но принес их именно в это отделение. Пришел вместе с немолодой женщиной, которая в здание почты вообще не заходила. Служащая видела ее только через мутное окно. Дядька привез посылки на тележке, в большой сумке. Сотруднице почты показалось, что тот человек был в парике или имел крашеные волосы. Усы у него были сильно похожи на наклеенные, но тоже рыжие. По походке он показался женщине не молодым, около пятидесяти лет, плюс-минус несколько. Хотя она сама призналась, что может и ошибаться. Особо к мужчине не присматривалась. Только к волосам и усам. Еще служащая запомнила цветную татуировку на его предплечье. Но ее не особо сложно нарисовать фломастером так, чтобы она выглядела как настоящая, а потом смыть простым мылом. Сотрудники ФСБ предъявили работнице почты фотографии нескольких человек, украшенных рыжими волосами и усами. Пусть и не очень уверенно, но она показала на портрет подполковника Скоморохова. Там, кстати, были запечатлены Максим Анатольевич Нифонтов и его сын Юрий. Их сотрудница не опознала. После этого уже наше областное управление ФСБ провело обыск в квартире отставного подполковника. Там был найден парик, похожий на тот, который фигурирует в деле.

— А разве обыск можно проводить без ордера? — спросил я.

— Это допускается в связи с оперативной обстановкой. Например, когда преступник может спрятать улики. Как и предполагалось в этот раз.

— На основании этой вот глупой улики они собирались провести задержание Виктора Федоровича? А если он подаст в суд на действия следствия? Хотя бы на то, что они устроили в квартире полный разгром?

— Подавать в суд — это его право. А почему вы считаете улику глупой? — Капитан Саня была, видимо, не полностью в курсе дела.

— У париков, насколько я помню, существуют размеры, как и у головных уборов.

— Четыре размера. — Как женщина капитан Радимова знала это лучше меня.

— Так вот, Аглая Николаевна этот парик на свою голову натягивала с большим трудом. На Виктора Федоровича он просто не налезет. Это еще один повод обвинить следствие в предвзятости. Но у меня есть к вам вполне конкретный вопрос. Я не понимаю, почему он до сих пор никого, кроме меня, не заинтересовал. Вернее сказать, я знаю, что следствие желает добиться решения задачи, поставленной перед ним, и обвинить Виктора Федоровича. Тем не менее вопрос этот на виду и должен проясниться. Кто предупредил Юрия Максимовича о том, что посылки взрываются? Он ведь не пошел ее получать, а сразу обратился в ФСБ. Откуда узнал? Отец звонил ему только вчера. Сестра тоже говорила с ним с опозданием. А он проявил вдруг такую вот необъяснимую осторожность.