– Вы держитесь так, словно вызнали невестькакую тайну, – произнес он не без презрения. – А между тем историясия общеизвестна для всех, кто мало-мальски приближен ко двору. Изумляет менятолько, чего ради вам понадобилось копаться в грязном белье пятилетнейдавности.

– А вам не приходилось слышать, чтородственники убитых людей годами хранили их одежду, испятнанную кровью, чтобызрелище этих ржавых пятен подогревало их чувство мести? – проговорилГембори с прежней легкостью в голосе, как если бы речь шла не о крови и мести,а о розах и стихах. – Мой рассказ обо всех этих господах Б., то естьБестужеве, И. и П.Ш., Иване и Петре Шуваловых, должен был сыграть дляТрувора, Никиты Бекетова, несправедливо оболганного и униженного, роль именноэтих кровавых пятен.

– Ради бога! – насмешливо воскликнулНикита Афанасьевич. – Не изображайте из себя защитника моих былыхстраданий. Для чего вы воскресили их в моей памяти? Чего ради вам понадобилось,чтобы я вооружился местью? Только, умоляю, не говорите о том, что вы спать неможете, ежели где какая несправедливость творится.

– Не стану говорить, – согласилсяГембори. – Хотя я буду очень рад, коли вы отомстите Шуваловым. Потому чтоэто совпадет с моим интересом.

– В чем же ваш интерес состоит?

– В подписании некоей бумаги, которая зоветсяВерсальским договором, – улыбнулся Гембори. – Вернее, в ее неподписании.

– А, понимаю, – кивнул Бекетов. –Вам нежелателен альянс России и Франции. Видимо, Шуваловы имеют в этом альянсеи в этом договоре свой большой интерес. Что-то такое я слышал о табачнойторговле, но не пойму пока, ваш интерес к табаку какое имеет отношение?

– Вы человек умный, – проговорил Гемборипосле некоторой паузы. – И понять можете, что на торговых сделках оченьмногое зиждется. Спору нет, политические игры разыгрываются в Версале, однакоплатят за них господа промышленники. Поэтому интересы политические всегда тесносвязаны с финансовыми. Не бывает отдельно политики, а отдельно – денег. Несомневаюсь, что вы и это понимаете. В данном случае Англии желательно самойсделаться торговым партнером Франции в поставках табака и всего прочего.Шувалов же хитрец, через Бестужева желает у нас табак, из колоний вывозимый,брать, платя за него жалкие пенсы, а французам его мечтает продавать чуть ли нена вес золота. И его, заметьте, охотно берут... так скажите мне, отчего Сент–Джеймс должен уступать эту золотую жилу господам Шуваловым?

– Я, сударь, не купец, – со скукою вголосе проговорил Бекетов. – Я солдат. Воин. Ни единого разу не курил, атакже нюхать табаку не намерен, ни английского, ни какого другого. Поэтому втолк не возьму, чем могу быть вам полезен.

– Позвольте объяснить, – приветливопредложил Гембори.

– Да я в делах денежных непонятлив, – соткровенной скукой проговорил Бекетов.

– А вы про казематы Тауэра вспомните – и сразупонятливей сделаетесь, – еще более приветливо улыбнулся Гембори, и Бекетовприкусил губу.

– Я так понимаю, вы не намерены дать мне о нихпозабыть, – сказал он после некоторой паузы, и Гембори одобрительно кивнул. –Что же я должен сделать, чтобы избавить себя от ваших постоянных напоминаний обучасти моей сестры и ее мужа? Вернее сказать, что я должен сделать, чтобы выпустили в ход некие бумаги, которые вернут им свободу, а также избавят Атенаисот помолвки с вашим племянником?

– Вот те на! – изумился Гембори. –Вам не по нраву Гарольд?

– Не по нраву, – решительно качнулголовой Бекетов.

– Какая жалость... – протянулГембори. – А ведь между вами и этим молодым человеком очень, очень многообщего... некие изысканные взгляды на жизнь вас весьма объединяют...

– Не пойму что-то, о чем вы, – нахмурилсяНикита Афанасьевич.

– Да оставим это, – отмахнулсяГембори. – Не более чем мысли вслух, которые свидетельствуют о том, что яразработал правильный тактический ход относительно вас, Гарольда и прелестнойАтенаис. Но сии тонкости вам не могут быть интересны, они вообщемалозначительны. Итак, переходим к главному вопросу. В честь помолвки моегоплемянника я намерен устроить прием, на котором будет присутствовать и императрица.Она уже извещена о помолвке и дала слово непременно почтить меня своимприсутствием. Она появится с некоторыми своими фрейлинами, в числе которыхокажется некая Лия де Бомон, назначенная с недавних пор лектриссой императрицыи ставшая, как бы это поточней выразиться, ее близкой подругой, в обход прежнихфавориток.

– Француженка, что ли? – уточнил Бекетов.

– Ну, можно сказать, что француженка, –ответствовал Гембори с тонкой улыбкой, которая, к несчастью, осталась Бекетовымнезамеченной. – Именно особа, коя называет себя Лия де Бомон, является темчеловеком, который призван склонить на сторону Франции мнение русского дворавообще и снискать благосклонность императрицы – в частности.

Бекетов с любопытством посмотрел на Гембори.Англичанин говорил по-русски отменно, с чего это вдруг начал путаться в родах?Особа, коя... человек, который призван... Даже не поймешь, о мужчине он говоритили о женщине. Однако Лия де Бомон – имя женское, тут спору нет и быть неможет.

– Вокруг нее вьется Петр Шувалов, причем вьетсятак, будто эта мадемуазель – мечта всей его жизни, – продолжал сэрУильям. – И Лия де Бомон весьма и весьма склоняется к его ухаживаниям. Мнебезразлично, что результатом ее благосклонности может стать адюльтер всемействе Шуваловых. Я всего лишь не желаю, чтобы сей адюльтер привел кподписанию русско-французского договора. В связи с этим я хочу, чтобы выразрушили планы Шувалова, начав на приеме откровенно ухаживать за мадемуазельде Бомон.

– Мать честная, – озадаченно проговорилНикита Афанасьевич. – Да вы небось шутите, милостивый государь!

– Отчего же? – развел рукамиГембори. – Петр Шувалов ревнив, как бешеный бык. Ходят слухи, что онумудряется ревновать свою весьма невзрачную супругу ко всякомувстречному-поперечному, что, строго говоря, вполне объяснимо, учитывая ее болеечем бурное прошлое. Знаете, при дворе поговорка ходит, мол, Мавра Шувалова дажев девицах не была ни дня девицею, так бабой распочатой и родилась.

Сию поговорку Бекетов слышал, находил еевесьма справедливою, поэтому только вновь подивился отличному знанию этимангличанином всех тонкостей русского языка.