Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, зачем?! – хмурю лоб. – Это лишнее, честное слово. Заберите.
– Деточка, не обижай старушку. Ты всегда приходишь, в любое время. Лечишь меня. Возьми деньги. Здесь немного, но они от чистого сердца. Купишь сыну молоко или конфеты.
Я улыбаюсь. Обнимаю женщину за плечи и шепчу на ухо:
– Спасибо. Куплю молоко.
Прощаюсь. Выхожу из квартиры и спускаюсь по лестнице на один этаж ниже.
Стучу в дверь.
Слышится шарканье ног, голоса. Мамы и... Мужской. Низкий, с едва уловимым акцентом.
Сердце пускается вскачь. По спине бегут мурашки. Противные. Колючие. К горлу подкатывает ком.
Распахивается дверь:
– Привет, – на бодром лице сверкает улыбка. Давид тянет ко мне свои руки, но я оттрёпываю назад. – Динусик…
– Здрасьте.
Отталкиваю Давида в сторону. Захожу в квартиру. Снимаю обувь и направляюсь в ванную комнату, чтобы помыть руки. Он следует за мной. Проходит внутрь, запирает дверь на щеколду.
Смотрит выжидающе, а затем виновато опускает взгляд. Тяжело дышит.
– Поговорим? – робко произносит.
– Ладно. Подожди.
Открываю дверь и выхожу в коридор. Прошу маму одеть Саньку и погулять с ним на улице полчаса. Пока мама собирается на прогулку, я вожусь возле газовой плиты. Ставлю чайник. Делаю бутерброды.
Давид молча наблюдает за мной. Резко подскакивает на ноги. Уходит.
Возвращается с огромной вязанкой цветов.
Розы. Красивые. Метровые. Розового цвета.
– Это тебе, – пытается улыбаться, но фальшивит. На лице дрожит мускул, а в глазах читается сплошная грусть.
– Не стоило.
Я так и не принимаю букет. Просто отворачиваюсь к Давиду спиной. Продолжаю нарезать колбасу, сыр, хлеб.
– Голоден? – спрашиваю, не оборачиваясь.
– Да, – выдыхает.
– Тогда, может быть, суп? Есть картофельное пюре. Котлеты. Могу приготовить салат или…
Давид не даёт закончить предложение. Резко хватает меня за запястье, тянет на себя.
Я чуть не раню его ножом. Лезвие проходит вблизи живота. Один сантиметр!
Смотрим друг на друга. Кладу нож на стол.
– Конфетка, я очень сожалею…
Прикладываю к его губам палец:
– Молчи. Ни слова, пока не уйдёт моя мама.
Он кивает головой. Отходит назад. Садится на стул. Зарывается лицом в раскрытых ладонях.
– Котлеты. И картофель. Буду всё, – грустно вздыхает.
Мама прощается. Закрывает за собой входную дверь.
Остаёмся наедине, но молчим.
Хочется говорить, но…
С языка не слетает ни единого слова.
Это ночью было больно, а сейчас – пусто.
Не пойму ничего!
Разогреваю в микроволновке еду. Накладываю её на тарелку, ставлю перед Давидом.
– Поговорим? – спрашивает, заглядывая в мои глаза.
– Ешь. Потом поговорим.
И он ест. Молча.
Я наблюдая за ним, содрогаясь от импульсов, которые пронизывают моё тело с головы до пят. В сердце плачут струны. На надрыв.
Давид откладывает в сторону приборы. Поднимается на ноги и подходит ко мне. Опускается на колени. Кладёт голову на мои ноги, обнимает за бёдра, притягивая к себе.
– Дин, я не знаю, что должен сделать, чтобы ты меня простила. Я виноват. Не отрицаю. Не пойму, что на меня нашло. Разозлился очень. Не хотел верить ему…
– Что он тебе наплёл?
Мой голос дрожит. Руки – тоже. Даже не представляю, что мог сказать Дамир. Чем зацепил такого спокойного и уравновешенного Давида?
Или же…
В тихом болоте водятся черти?!
– Не сказал. Показал, – тянет Давид.
– Что показал?
– Твои фото. Видео. Много. Слишком…
К горлу подкатывает тошнотворный ком. Бледнею.
В голове стучит молот. Бьёт настоящим набатом.
Дина
– Ты действительно, – делает паузу. Поднимает взгляд. – Любила его или...
– Да, – коротко отвечаю. – Когда-то.
– Три года назад. Сказал он.
– Правду сказал.
– Почему ты никогда об этом не говорила?
Вздрагиваю.
Прикрываю глаза.
Набираю в лёгкие воздух.
Выдыхаю:
– Ты не спрашивал, да и не было в этом необходимости, пока не появился он. Я хотела тебе рассказать... Вчера. Хотела признаться, но не успела.
– Ты выглядела счастливой, – берёт меня за запястье, подносит к своим губам. Целует. – На фото. Почему расстались?
– Так получилось.
Хочу забрать свою руку, но Давид не позволяет. Крепко сжимает пальцы. Не оторвать!
– Дин, он же женатый.
– Я в курсе.
– И… Тебе всё равно? – выгибает бровь в дугу.
– Да. Мне всё равно на этого человека.
– Значит?.. – в чёрных глазах загорается огонёк надежды.
Загорается и тут же тухнет, когда я умудряюсь подняться на ноги, а затем произнести:
– Ничего не значит.
Дрожащей рукой снимаю с пальца кольцо. То, которое подарил Давид на помолвку. Красивое. Дорогое. Такого никогда у меня не было и не надо!
Не моё.
– Забери, – протягиваю перед собой раскрытую ладонь.
Давид бледнеет. Вскакивает с колен. Подходит ко мне. Смотрит на кольцо, на меня.
Резко хватает за плечи. Вонзает в кожу шурупы, а не пальцы.
– Диночка, не надо, – хаотично целует в макушку, лоб, виски. – Я же люблю тебя. Ты любишь меня. Всё наладится. Вот увидишь.
Я стою на месте, как неприкаянная.
Он целует, а мне...
Всё равно.
Он сделал больно. Значит, способен на её причинение, а я больше не хочу боли. Не хочу не из-за кого плакать, страдать. Единственный мужчина, из-за которого я согласна терпеть все земные и неземные муки – сын. Остальные – лесом. Все мимо!
– Давид, – зову охрипшим голосом. – Отпусти меня. Не сложилось. Не вышло. Так бывает. После всего мы не сможем быть вместе.
– Не сможем? Или не хочешь? Боишься, что он всегда будет рядом? Так не бойся. Больше я не позволю ему вмешаться в наши отношения.
– А больше и не надо!