Командовал и натаскивал сводный лыжный батальон бывший полковник Русской императорской армии Яков Слащев, в этой истории вместо несуществующей Добровольческой армии одновременно с генералом Деникиным присоединившийся к корпусу Красной гвардии. Отчаянно храбрый человек и талантливый тактик, он всю дорогу от Петрограда до Борзи, как губка, впитывал рассказы старшего лейтенанта Бесоева о тактике спецназа и штурмовых групп, накладывая эти рассказы на свой фронтовой опыт на Германском фронте, где ему довелось командовать ротой, а затем и батальоном. Повоевал тогда Яков Александрович лихо, о чем говорили ордена Святой Анны 4-й, 3-й и 2-й степеней, Святого Владимира с мечами 4-й и 3-й степеней, Святого Станислава 2-й степени с мечами, Георгиевское оружие и Георгиевский же крест 4-й степени, а также продвижение по службе – за три года от ротного до полкового командира.

Пока на станции Борзя переформировывалась и пополнялась Забайкальская бригада Красной гвардии, сводный отряд старшего лейтенанта Бесоева и подъесаула Тетери медленно продвигался вперед. Впереди отряда шел головной дозор, состоявший из опытного охотника, уже пожилого, в возрасте за сорок, старшего урядника Акинфия Митрохина и четырех спецназовцев старшего лейтенанта Бесоева, одетых в зимний камуфляж и полностью экипированных по стандартам XXI века.

На первом же ночном привале старший урядник отозвал в сторону своего командира.

– Волки это натуральные, Иван Никодимович, – тихо сказал он, – и ни разу не городские. Но не охотники. Смотрят и движутся совсем иначе, чем мы. Хотя на тигру я бы с ними пошел.

Иван Тетеря только вздохнул. Офицер военного времени, сумевший дослужиться за два с половиной года за счет своей храбрости и сметки от подхорунжего до подъесаула, он и сам не раз примечал в своих недавних спутниках много чего интересного. Ну, не похожи они были на знакомых ему фронтовиков Германской войны. Не похожи, но в то же время опыт войны у них был, да еще какой. Ближе всего к ним по повадкам стояли кубанские пластуны и солдаты полковых охотничьих команд. Но все же это было не то.

А оружие, а снаряжение! Вы только подумайте – три ручных пулемета на взвод, да еще что-то вроде тяжелых крепостных ружей с оптическим прицелом, бьющих чуть ли не на версту. И все оружие замотано белыми тряпками. Зимой не разглядишь их, пока не наступишь.

– Кадровые оне, Акинфий Никитич, – ответил он чуть погодя, – и пострашнее тигры зверь бывает двуногий – человеком кличут, сам знаешь, как оно на войне бывает. На того зверя они и охотники, но ты все равно приглядывайся – что там да как.

Как и ожидалось, на дальнем перевале у семеновцев не было даже пикетов, хотя путь там торить не пришлось. В обход железной дороги, за которую сейчас велись бои, до них прошел, возможно, даже не один санный обоз. Война войной, а жизнь в этих краях продолжала идти своим чередом. На укатанной дороге стало двигаться полегче, но и риск нежелательных встреч тоже возрос.

Покрутив ус, Иван Тетеря посоветовался с Николаем Бесоевым, и тот приказал усилить головной дозор еще двумя парами бойцов.

Но ни нагнать попутный, ни напороться на встречный обоз им не довелось. Правда, все эти предосторожности все же сыграли свою роль, но уже позже, сегодня, после полудня, в родной Даурской степи у поселка Семиозерье, от которого до станции Даурия оставалось чуть более двенадцати верст. Места тут пошли людные, поэтому шли сторожко, высылая не только головной, но и фланговые дозоры. Тем более что на снегу виднелись не только следы санных полозьев, но и отпечатки копыт верховых разъездов.

Это только кажется, что степь ровная как стол. А на самом деле она изобилует балками, сопками, увалами и невысокими холмами, между которыми и петлял торный санный путь. И вот у одного такого поворота головной дозор остановился, настороженно прислушиваясь. Впереди что-то происходило. Пронзительно и отчаянно кричала женщина, гнусаво звучали мужские голоса, переговаривающиеся по-монгольски.

Акинфий Митрохин потянул из-за спины кавалерийский карабин.

– Тихо, дядя Акинфий, мы сами тут разберемся, – негромко сказал старший дозора прапорщик Воронов, застегивая маску маскхалата и беря наизготовку автомат. – Работаем, ребята.

И ребята сработали. Они тихо подкрались к повороту дороги и оценили обстановку. Возле одиночных саней бродили шесть невысоких лохматых монгольских лошаденок и один жеребец, куда как лучших статей. Их хозяева в ватных халатах и лисьих малахаях, спешившись, столпились вокруг саней, в которых кто-то валял истошно кричащую женщину. И больше никого вокруг, кто мог бы заметить внезапное и бесшумное появление из-за поворота белых, как снег, теней. Банальная уголовщина: групповое изнасилование с предположительно последующим за этим смертельным исходом.

– Хлоп, хлоп, хлоп, хлоп, хлоп, – одиночными выстрелами заговорили автоматы с прикрученными глушителями, и баргутский разъезд полег за несколько секунд, даже не успев понять – кто и как их убивает. Только один успел вскрикнуть «ок мангус», и тут же лег в снег с дыркой во лбу.

Ничего не понял и насильник с расцарапанной до крови мордой и спущенными штанами, одетый в русскую офицерскую бекешу. Сильные руки выдернули его из саней, хорошенько дали по почкам, обезоружили и скрутили руки за спиной, сунув в раззявленный рот вместо кляпа рукавицу.

Вам нужен «язык» – пожалуйста, получите и распишитесь.

Последней из саней была извлечена простоволосая, испуганно лупающая глазами то ли девка, то ли молодуха, одной рукой оправляющая задранную до пояса юбку, а другой запахивающая на груди шубейку с оторванными пуговицами.

– Тю, – сказал подошедший последним Акинфий Митрохин, – Дашка, неужто ты? А я все думал – кто это так там вопит? Прикрылась бы что…

– Ой, дядька Акинфий, – только и смогла вымолвить Дарья и тут же разрыдалась.

– Да не вой ты, дура, – сплюнул на снег старший урядник Митрохин, – все уже кончилось.

Сказав это, Акинфий вздохнул.

– То племяша моего покойного, Степана, женка, – пояснил он прапорщику Воронину. – Погиб он на германском фронте год назад. Но бестолковая баба – сил на нее моих нет. Поперлась куда-то одна в такое время, вы только на нее поглядите.

– Ладно, дядя Акинфий, – примирительно сказал прапорщик Воронов, – будет с нее. Женщины – это такие тонкие существа, что нам, мужчинам, их ни за что не понять. Успокойтесь, девушка, тут вас никто не обидит.

Услышав, что человек, весь с головы до ног одетый в белое, назвал ее девушкой, Дарья захлопала ресницами еще сильнее. От удивления у нее даже слезы высохли.

Кстати, взятый в плен со спущенными штанами офицер тоже оказался старым знакомцем Акинфия, только с другой стороны – бывший подъесаул Аргунского полка барон Тирбах Артемий Игнатьевич. Услышав эту фамилию, прапорщик Воронов сразу сделал стойку. Барон Тирбах – это та еще сволочь и садист, он входил в список лиц, подлежавших безусловной ликвидации. Но предварительно его следовало хорошенько допросить.

На дневку, выставив секреты, отряд устроился в небольшой балке верстах в пяти от Даурии. Ждали темноты, которая зимой наступает тут довольно рано. Тут же был самым жестоким образом допрошен и затем прикончен барон Тирбах, причем сделала это Дарья, недрогнувшей рукой пристрелившая насильника из бесшумного оружия прапорщика Воронова. Кстати, ее тоже расспросили, и этот рассказ дополнил сведения, полученные при допросе барона.