– Тьфу на тебя, греховодник старый, – махнула рукой Марфа, – скажешь тоже, мужик с мужиком. Я же ентой Дашке добра хочу, а она от рук совсем отбилась. Попомнит потом еще мои слова.

– Цыц, бабы, я сказал! – подвел итог этой несколько затянувшейся дискуссии Акинфий. – Будете мне есчо ляскать языками – оторву по самый корень. Разговор окончен, и точка!

Короче, каждый остался при своем мнении. Мужская часть общества одобряла, а женская категорически нет. Хотя, быть может, просто бабы ревновали из-за своих дочек. Тут после войны не каждая девка жениха себе найти сможет – столько народу на германской поубивало и покалечило. А тут вдова прямо из-под носа уводит такую перспективную кандидатуру. Поневоле взбеленишься.

Впрочем, до свадьбы действительно было еще далеко. Но из кого, как не из коренной казачки могла получиться идеальная командирская жена, готовая всю жизнь мотаться по гарнизонам, рожать детей, вести хозяйство и, когда Родина прикажет, терпеливо ждать мужа с очередной войны, которая полыхает где-то на краю света.

18 февраля 1918 года, около полудня. Забайкалье, станция Даурия. Старший лейтенант Бесоев Николай Арсеньевич

Дело сделано, есаул Семенов, ближайшие подручные захвачены, а остальная его банда либо перебита, либо разбежалась. Казалось бы, теперь можно немного перевести дух и заняться личными проблемами. Это я о казачке Дарье, которая ко мне прибилась нежданно-негаданно. Скажу сразу – тут я абсолютно ни при чем. Как-то все получилось само собой. Я ее к себе в постель не звал, но и силой гнать от себя тоже не собираюсь. Женщина, что таких еще поискать, и влюблена, как кошка. Живем пока вместе, а там как Бог даст.

Но расслабиться и покайфовать мне, похоже, вряд ли удастся. И причиной тому явился местный околополитический криминал, ну, или, если сказать проще, освобожденные революцией уголовники, оказавшиеся в рядах отрядов, которые формально присоединились к Забайкальской бригаде Красной гвардии, а на самом деле плевать хотели на советскую власть, дисциплину и соблюдение революционных законов.

Я вспомнил, что еще во время инструктажа перед отправкой из Питера наш Дед, Александр Васильевич Тамбовцев, рассказывая о раскладе сил в Забайкалье, особо подчеркивал этот пикантный момент.

– Запомни, Николай, – сказал он, – до революции в тех краях находились основные каторжные централы Российской империи. Тамошние арестанты строили знаменитую «колесуху» – трассу Хабаровск – Благовещенск, и Амурскую железную дорогу. На последней, кстати, трудилось целых семь тысяч арестантов. Большая часть каторжников угодила в Забайкалье за уголовные преступления, причем, как правило, тяжкие. Это в основном убийцы, грабители, воры-рецидивисты. Были в числе каторжников и эсеры, и анархисты-максималисты. Но они были осуждены не за распространение листовок или агитацию, а за индивидуальный террор и «эксы», то есть за убийства и вооруженные разбои. Одним словом, это настоящие бандюки, на которых клейма некуда ставить.

После революции, когда в местах, куда Макар телят не гонял, наступила полная анархия, каторжане получили свободу. «Политики» в большинстве своем уехали в Питер и Москву, поближе к власти. Уголовники, которые понаглее, начали заниматься «экспроприацией экспроприаторов». А самые умные из них постарались всеми правдами и неправдами пробраться в местные Советы. И многим из них удалось это сделать. Вот эти-то «революционеры в законе» и будут, Коля, нашей вечной головной болью. Мой совет – держись с этой братией жестко, не стесняйся применять силу оружия – ведь только такие методы они и понимают…

Александр Васильевич как в воду глядел. Лишь только закончились боевые действия, как из всех щелей повылезали личности, сильно смахивающие на «братков» из лихих 90-х. Им бы еще мобилы размером с кирпич в руки, малиновые пиджаки и золотую цепь на шею в палец толщиной – ни за что не отличишь от наших доморощенных гоблинов.

С одним из них, неким Леней Лапой, бывшим налетчиком из «Ростова-папы», я с полчаса назад сцепился неподалеку от штаба бригады, расположенном все в том же пристанционном ресторане, где квартировали Семенов с Унгерном.

Этот Лапа стал приставать на улице к Дарье, которая шла ко мне, и начал делать ей, как здесь принято изящно выражаться, «непристойные предложения». А когда Даша сказала, что его рожа ей активно не нравится, он достал нож и, помахав им перед ее носом, попытался снять с нее шубейку.

На его беду Даша закричала, и тут появился я, злой, как голодный удав. Недолго думая, поймал бывшего налетчика на болевой прием, после чего он заорал как резаный. Я не стал убивать этого мерзавца, а просто пробил ему с правой хороший такой пенальти пониже спины, да так, что штаны, туго обтягивающие зад «конкретного пацана», с треском лопнули, а сам Лапа рыбкой улетел вперед, воткнулся рогами в забор и медленно сполз в сугроб.

Отведя всхлипывающую Дарью домой, я пошел в штаб бригады, чтобы серьезно переговорить с Сергеем Лазо. Надо было принимать срочные меры, чтобы угомонить приблатненных «борцов за свободу». Если этого не случится, то вскоре все местное население возненавидит уже нас, и, появись в Забайкалье новый атаман, подобный Семенову, народ с оружием в руках поднимется, на этот раз уже против советской власти, не защитившей его от бандитов.

И вообще, Декрет о борьбе с бандитизмом действует – его надо только исполнять со всей возможной строгостью. Слова «социально-близкие» тоже еще не прозвучали, да и никогда не прозвучат, ибо их автор уже несколько месяцев активно кормит могильных червей.

Сергей Лазо внимательно меня выслушал, покивав при этом головой, и сказал, что я полностью прав, и что с беспределом бывших каторжников – Лазо очень понравилось наше слово «беспредел», и он его с удовольствием повторил несколько раз – надо покончить раз и навсегда.

Но тут в нашу беседу неожиданно вклинилась весьма примечательная личность. Было ей от роду всего девятнадцать, но вела она себя как опытная засиженная воровка. Звали эту девицу Нина Павловна Лебедева-Кияшко, племянница и приемная дочь бывшего военного губернатора и наказного атамана Забайкальского казачьего войска генерал-лейтенанта Андрея Ивановича Кияшко.

Самое забавное, что девица сия ни дня не «чалилась» и нахваталась воровского жаргона у своих знакомых из числа каторжан. А ведь она выросла в приличной семье и успела до революции окончить гимназию в Чите.

В Забайкальскую бригаду Красной гвардии генеральская дочь пришла сама, исключительно по идейным соображениям. Еще во время учебы в гимназии она связалась с анархистами-максималистами. Эти ребята были полными отморозками, даже по сравнению с обычными эсерами. Анархисты-максималисты проповедовали голый террор и эксы, причем убивали они всех подряд – жизнь человеческая для них была дешевле полушки.

– Товарищ Лазо, – воскликнула она, помахивая кистями цветастой плюшевой шали, – да что вы слушаете этого… – она завернула такое нецензурное словосочетание, которое не сразу бы выговорил даже пьяный боцман.