И действительно, на извилистой дорожке, по которой недавно прошел Ролан и сэр Джон, над выступами скал появились три фигуры; они были видны пока еще только до пояса, но быстро вырастали по мере приближения.

— Трое! — воскликнул Ролан, пересчитав пришедших. — Почему же их трое, когда мы с вами вдвоем?

— Ах, я забыл вам сказать, — проговорил англичанин, — господин де Баржоль, в ваших и своих интересах, пригласил сюда своего приятеля, хирурга.

— А зачем? — нахмурившись, резким тоном спросил Ролан.

— Да на случай, если один из вас будет ранен: при известных обстоятельствах кровопускание может спасти жизнь человеку.

— Сэр Джон, — сказал Ролан, еле сдерживая гнев, — что это еще за нежности во время поединка! Если уж дерутся, то насмерть! До дуэли еще можно рассыпаться в любезностях, как наши с вами предки перед битвой при Фонтенуа; но как только обнажены шпаги или заряжены пистолеты, один из дуэлянтов должен заплатить своей жизнью за труды, потраченные на подготовку, и за пережитые волнения. Дайте мне честное слово, сэр Джон, что, буду ли я ранен или убит, жив или мертв, ко мне не прикоснется хирург господина де Баржоля.

— Однако, господин Ролан…

— О! Тут одно из двух. Дайте мне честное слово, милорд, или — черт побери! — я не стану драться!

Англичанин удивленно посмотрел на молодого человека: его лицо стало мертвенно-бледным, он дрожал всем телом, словно охваченный ужасом.

Не понимая, в чем дело, сэр Джон дал честное слово.

— Наконец-то! — воскликнул Ролан. — Вот один из симптомов этой прелестной болезни! Стоит мне подумать о наборе хирургических инструментов и увидеть скальпель или ланцет, как мне становится дурно. Должно быть, я сильно побледнел?

— На минуту мне показалось, что вы сейчас потеряете сознание.

Ролан расхохотался.

— Нечего сказать, славный бы приключился казус, если бы наши противники подошли и увидели, что вы даете мне нюхать соль, точно даме, подверженной обморокам. Знаете, что они подумали бы и что решили бы вы сами? Все подумали бы, что я струсил.

Между тем противники приблизились и уже могли слышать их разговор, так что сэр Джон не успел ответить Ролану.

Подойдя, все трое поклонились. Ролан с улыбкой, обнажившей превосходные зубы, ответил на поклон.

Сэр Джон наклонился к его уху.

— Вы еще немного бледны, — шепнул он, — пройдитесь-ка до источника; я приду за вами, когда будет нужно.

— Какая прекрасная мысль! — отозвался Ролан. — Мне давно хотелось полюбоваться знаменитым Воклюзским источником, Иппокреной Петрарки. Вы знаете его сонет?

Chiare, fresche e dolci aque

Ove le belle membra

Pose colei, che sola a me perdona.[8]

Возможно, что мне больше не представится случай его повидать. С какой стороны находится источник?

— Он в тридцати шагах отсюда. Идите по этой тропинке, и вы увидите его за поворотом дороги, у подножия огромной скалы, — ее вершина видна отсюда.

— Милорд, — сказал Ролан, — вы превзошли всех чичероне, с которыми я имел дело. Благодарю вас.

И, приветливо махнув рукой своему секунданту, он направился в сторону источника, напевая вполголоса прелестную вилланеллу Филиппа Депорта:

Я уехал на время, и вскоре Вы,

Розетта, пленились другим.

Но не стал предаваться я горю, —

И теперь я другою любим.

Я изменницы знать не желаю, —

Мнится, пыл в моем сердце угас…

Ну, посмотрим, пастушка младая,

Кто раскается первым из нас![9]

Сэр Джон невольно обернулся, восхищенный переливами его голоса, столь свежего и нежного, на высоких нотах напоминавшего женский; своим методическим холодным рассудком он не мог понять эту порывистую, нервную натуру; ему было ясно лишь одно: перед ним человек совершенно необычного душевного склада.

Двое молодых людей уже поджидали его; хирург держался несколько в стороне.

В руках у сэра Джона был ящик с пистолетами; он поставил его на камень, имевший форму стола, вынул из кармана маленький ключик, который, казалось, был сработан скорее ювелиром, чем слесарем, и открыл ящик.

Пистолеты были великолепные, хотя и весьма простого устройства; они вышли из мастерских Ментона, деда того оружейника, который и в наши дни считается одним из лучших в Лондоне. Сэр Джон передал пистолеты секунданту г-на де Баржоля, чтобы он рассмотрел их. Тот стал проверять пружины, двигать гашетку взад и вперед, чтобы определить, имеется ли там двойной спуск: он оказался простым.

Господин де Баржоль мельком взглянул на пистолеты, но даже не дотронулся до них.

— Наш противник не знаком с вашими пистолетами? — спросил г-н де Валансоль.

— Он даже не видел их, — ответил англичанин, — даю вам честное слово.

— О! — воскликнул г-н де Валансоль. — Достаточно было бы простого отрицания.

Еще раз, во избежание недоразумений, проверили установленные правила поединка, потом, чтобы не тратить времени на приготовления, зарядили пистолеты, положили их в ящик и вручили хирургу. Сэр Джон спрятал ключик в карман и отправился за Роланом.

Подойдя близко, он увидел, что Ролан, бросая камешки в воду, разговаривает с мальчишкой-пастушонком, который пас трех коз на крутом каменистом склоне горы.

Англичанин не успел раскрыть рта, чтобы сообщить Ролану, что все уже готово, как тот обернулся к нему:

— Знаете, милорд, что рассказывает мне этот малыш? Настоящую легенду, вроде тех, что родились на берегах Рейна. Он говорит, что этот водоем, который считают бездонным, простирается на два или три льё под горой и в глубине его живет фея, наполовину женщина, наполовину змея, которая в тихие, ясные летние ночи всплывает на поверхность и зовет к себе пастуха. Разумеется, она показывает ему только голову, роскошные длинные волосы, обнаженные плечи и прелестные руки. Глупого парня привлекает это подобие женщины. Он подходит к воде и манит ее, но фея в свою очередь зовет его к себе. Потеряв голову, пастух устремляется к ней, сам того не замечая, не глядя перед собой. Внезапно земля уходит у него из-под ног, фея тянется к нему и увлекает его в глубину, где находятся ее водяные дворцы, а на другой день снова появляется одна. Черт возьми, где подцепили эти невежественные пастухи сказку, которую Вергилий в свое время изложил в превосходных стихах Августу и Меценату?

С минуту он помолчал, задумчиво устремив взор на глубокие лазурные воды, потом обернулся к сэру Джону: