Понятное дело, ежедневные битвы с тугими клавишами черного монстра не доставляли мне никакого удовольствия и требовали гибкости пальцев, достойной пианистки. Однако с течением времени, когда опечатки случались все реже, победы над упрямой машинкой, которую мне все чаще удавалось покорить своей воле, стали приносить мне чувство удовлетворения.

Пока я не покладая рук терзала пальцы, силясь освоить профессию машинистки, Ирен где-то пропадала. Всякий раз она облачалась в разные наряды. В один день она одевалась как поденщица, в другой – как богатая родовитая иностранка. Я никогда не могла предугадать, в каком виде моя подруга предстанет передо мной.

– Ты в образе Кармен? – спросила я однажды, когда Ирен благодаря накладным локонам полностью скрыла свои настоящие волосы и теперь щеголяла шевелюрой цвета эбенового дерева. Я не ехидничала, а проявляла искренний интерес.

Ирен покрутилась перед треснувшим зеркалом, висевшим над каминной полкой:

– В точку, Нелл. Умница. Именно Кармен, только в современном облачении. Нет ничего лучше, чем новое прочтение классики. Ну как, я похожа на миновавшую период своего расцвета актрису сомнительной репутации?

– Не просто миновавшую период расцвета, а я бы даже сказала, вступившую в пору увядания. – От моего внимания не ускользнули нарумяненные щеки и густо подведенные тушью ресницы. – Ты не боишься выходить на улицу в таком виде?

– Не волнуйся, мне ничто не угрожает. Мне надо прочесать театры, да так, чтобы меня там никто не узнал. Я смогу выяснить, где находится Бриллиантовый пояс, не раньше, чем мне удастся просочиться в сливки общества.

– И ты собираешься просачиваться в сливки общества в подобном наряде? Мой отец строго-настрого велел мне держаться подальше от представителей театральной братии.

– Я нарядилась подобным образом, чтобы разузнать, где именно соберутся высшие круги. Об этом, как правило, лучше всего осведомлены те, кого на подобные собрания никогда в жизни не позовут. В последнее время я общаюсь с певцами из хоров и статистами.

– Статистами?

– Ну да. Это несчастные бедолаги, которых нанимают для массовок. Они играют всяких копьеносцев и весталок. Имя им легион, но платят этому легиону сущие гроши – по шесть пенсов за постановку, и это несмотря на то, что без них не обходится ни одна современная опера. Ну как я тебе?

– Ирен, ты выглядишь просто ужасно. Ты ведь именно это хочешь от меня услышать?

Она просияла так, словно я отвесила ей изысканный комплимент:

– Именно! Еще одна вылазка, и можно в бой. Мне понадобится твоя помощь.

– Я сделаю все, что в моих силах… Если ты, конечно, не потребуешь от меня сотворить что-нибудь бесчестное…

– Обещаю, тебе нечего опасаться. Дело не более бесчестное, чем лакомиться булочками, и, кстати сказать, куда более приятное, – веселым голосом успокоила меня Ирен.

С этими словами она выскользнула за дверь.

Со временем я научилась узнавать подобный настрой своей подруги. Каждый раз, когда ей предстояло нечто важное, когда близился момент истины, когда должно было выясниться, сработает задуманный план или нет, у Ирен всегда поднималось настроение. В этом плане ее можно было сравнить с солдатом, который жаждет боя, сколь бы опасным он ни был, предпочитая битву долгим часам бездействия и скучной подготовки к схватке. Впрочем, быть может, Ирен просто нравилось наряжаться в разные костюмы и ей не терпелось поскорей отыграть последний акт драмы, автором которой являлась она сама.

Когда Адлер вернулась вечером, я увидела, как горят под румянами ее щеки. Подруга с порога сообщила мне, что ей требуется моя помощь. Приступила она к делу издалека, что было для нее довольно несвойственно.

– Ты прекрасно готовишь чай, и вообще ты божественная, – начала Ирен с похвалы.

– Никакая я не божественная, мой отец был обычным сельским пастором. Но чай я действительно готовлю неплохо.

– Ничего другого от тебя и не требуется. Я нашла тебе работу.

– Работу? Машинистки?

– Да нет, заваривать и разливать чай.

– Чай? – глупо повторила я.

– В воскресном салоне миссис Стокер. Он проживает на улице Чейни-Уок. От дебюта в столь уважаемом месте не отказался бы ни один профессионал.

– Да какая разница, где она живет! – возмутилась я. – Хоть в бывшем особняке Оливера Кромвеля. Я никуда не пойду под чужой личиной. Я не служанка.

– Но ты прекрасно подаешь чай.

– Это правда, но…

– Если ты не пойдешь, мне придется все делать самой.

– Ты и прежде всегда прекрасно справлялась сама.

Ирен вздохнула, встала с кресла и, опустившись передо мной на колени, устремила на меня жалобный взгляд:

– Признаю, я поступила очень глупо. Я так на тебя рассчитывала, будучи уверенной, что ты мне поможешь… Я составила о тебе неправильное мнение…

– Да, неправильное! Я не собираюсь разливать чай незнакомцам и выдавать себя за другого человека, – отрезала я.

– Но тебе не придется ни за кого себя выдавать. Знай себе заваривай и разливай чай. Там будут все – Эллен Терри, Генри Ирвинг, Джимми Уистлер[11], Оскар Уайльд…

– Как? Сам Оскар Уайльд? – Признаться, я была поражена. – Он… омерзителен.

– Да, он тоже будет, как есть, со своими длинными волосами. А кроме того, – Ирен выдержала паузу, и в ее ангельских чертах лица проступило нечто демоническое, – я полагаю, что нас своим присутствием почтит сама Лилли Лэнгтри.

– Думаешь, мне хочется видеть эту безнравственную особу?

– Думаю, да, а вот почему – понятия не имею. – Ирен вновь уселась в кресло и самодовольно, словно Чеширский кот, улыбнулась.

– Ну ладно. У меня все равно от этой печатной машинки уже голова раскалывается. – Я отложила учебник в сторону. – А в каком образе предстанешь ты?

– Нелл, миленькая, я знала, что ты непременно согласишься! – Ирен была не из тех, кто бурно демонстрирует свои эмоции, но тут она даже заключила меня в объятия. Я уже начала жалеть, что согласилась, однако понятия не имела, как дать задний ход. – Поверь мне, этот вечер ты забудешь нескоро!

В этом-то я как раз нисколько не сомневалась.

Получив мое согласие, Ирен заперлась у себя в комнате и принялась шить, готовясь к вечеру. Мне было до смерти интересно, какой наряд она выберет.

– Лилли Лэнгтри уже один раз одевалась в черное, – напомнила я ей, – а черный тебе идет больше всего. Что ты будешь делать?

– Что-нибудь придумаю, – доносился до меня из-за дверей ее певучий голос.