– Вы наливаете чай в изумительном, текучем ритме вилланеллы[13], – раздался глубокий мелодичный голос у меня под локтем. Под локтем! Посмотрев вниз, я увидела полулежавшего на полу крепко сложенного молодого человека. Он взирал на меня сквозь длинные локоны каштановых волос, отчего сильно напоминал спаниеля.

– Прошу прощения? – пролепетала я.

– И совершенно правильно делаете. Вы так прекрасно, так изящно, так поэтично наливаете чай… Кому?! Этой толпе? Этому болоту? Вам следует наливать чай лишь избранным – тем, кто может по достоинству оценить всю красоту вашей грации.

– Ну-ну… – Будучи дочкой пастора, я давно уже усвоила, что это слово идеально подходит для любой ситуации.

– Вы абсолютно правы в своей сдержанности, о суровая нимфа полуденных возлияний. Вы холодны, словно мрамор, и немы, как невыказанная боль.

– Хотите сказать, вам хочется чашечку чая?

Незнакомец растопырил длинные тонкие пальцы, отчего его руки стали похожи на цветы, с которых ветер вот-вот сорвет лепестки. Казалось, всем своим видом мой воздыхатель воплощал увядание – и длинными локонами, ниспадавшими на плечи, и безжизненно свисавшим мягким бархатным галстуком, и зеленой гвоздикой в петлице, а главное – печальным выражением лица.

– Я жажду амброзии, – прошептал он.

– Мне очень жаль, но амброзию я не подаю. Быть может, вам имеет смысл глянуть на столике с пуншем…

– Жестокая насмешка над древними обрядами. Я ухожу, но оставляю с вами свое восхищение. – С этими словами странный молодой человек с трудом поднялся и удалился, присоединившись к одной из стаек беседовавших гостей. Я проводила его взглядом, удивившись его высокому росту. Мой чудной воздыхатель оказался под стать рыжебородому господину и был явно не ниже шести футов.

И снова суматоха – еще одна гостья. На этот раз прибывшая была именно той, кого я так ждала. На пороге стояла Ирен, красуясь в своем белом платье. Ее сопровождал мужчина, которого я прежде никогда не видела. Я моргнула и едва не пролила чай.

– Прошу прощения, мистер… – Я подняла взгляд и неожиданно поняла, кто такой рыжебородый. Это был Авраам Стокер, известный просто под именем Брэм, импресарио одного из величайших актеров Генри Ирвинга. – Простите, мистер Стокер.

Хозяин дома взирал на Ирен с не меньшим удивлением, чем я сама. Не обратив на меня внимания, он двинулся к моей подруге, чтобы рассмотреть ее поближе. Вскоре вокруг нее собралась маленькая толпа мужчин. До меня доносился резкий голос мистера Уистлера, громкость которого, видимо, компенсировала его скромный рост. Кроме того, рядом с Ирен оказались мистер Стокер, меланхоличный молодой поэт и еще где-то с полдюжины представителей сильного пола.

Ко мне приблизился спутник моей подруги, невзрачный мужчина, который, казалось, не имел ничего против столь пристального внимания присутствующих к своей даме.

– Всё в порядке? – шепнул он, пока я по его просьбе наливала ему слабенького чаю с двумя кусочками лимона.

– Ну конечно.

– Она попросила меня приглядеть за вами.

– Вы кто?

Кто такая «она» – я поняла и так.

– Пинкертон, – пояснил он, после чего, подмигнув, взял чашку и отошел прочь.

Понятия не имею, зачем понадобилось приглядывать за мной, тогда как взгляды всех присутствующих были устремлены на Ирен. Ориентируясь на ее звонкий голосок, мне было легко следить за ее перемещениями по гостиной.

– Безусловно, в моде на эстетизм есть свои преимущества, особенно для сторонников этого стиля, – кивала она стайке причудливо наряженных джентльменов. – Вот мистер Тиффани на днях мне говорил, что кричащей роскоши изумрудов, сапфиров, рубинов и бриллиантов он предпочитает обаяние полудрагоценных камней. Главное их правильно подобрать.

– Это совершенно правильно, – кивал ей мой воздыхатель, недавно восхищавшийся тем, как я искусно наливаю чай, – драгоценные камни имеют лишь четыре цвета, тогда как полудрагоценные воплощают в себе целую палитру красок. В подлинном искусстве главное не цена, но эффект, какой оно производит, и чувства, которые будоражит в душе.

– Знаем мы твои сентиментальные взгляды, Оскар! А вот что думает на этот счет леди? – насмешливо произнес кто-то.

Я была потрясена до глубины души. Присутствующие с умным видом кивали, а Ирен продолжала рассуждать так, словно каждый день носит драгоценности, а слова мистера Тиффани приводила с таким апломбом, будто знаменитый ювелир приходился ей лучшим другом.

– Лично я весьма неоднозначно отношусь к таким броским драгоценным камням, как бриллианты, – призналась Адлер таким тоном, что ни у кого не возникло ни тени сомнений в ее честности.

– Но почему? – спросил один из джентльменов. – Бриллианты подчеркивают огонь в ваших глазах.

– Ее глаза и так подобны пламенеющим топазам, чей костер полыхает в сердцах ее пылких обожателей, – провозгласил какой-то острослов.

Ирен склонила голову в знак признательности за столь неискренний в своей пышности комплимент и двинулась к другой кучке гостей. Так она порхала от одной группы к другой, всякий раз заводя разговор о бриллиантах. Ее оружием были те полчаса, которые мы провели в обществе американского короля драгоценных камней.

– Мистер Тиффани поведал мне о роскошной перевязи, над которой сейчас трудятся его реставраторы, чтобы должным образом подготовить ее к Парижской выставке, – вполголоса поведала она дамам.

Одна из них склонила голову к моей подруге, чтобы лучше слышать, и в точеном профиле я наконец узнала бесчестную Лилли Лэнгтри.

– Ой, – ахнула молодая девушка рядом со мной.

Засмотревшись, я уронила несколько капель заварки на ее белоснежные перчатки. Вот до чего доводит пустое любопытство – на Лилли засмотрелась!

Я извинилась, промакнула салфеткой перчатки и снова стала слушать про мифическую бриллиантовую перевязь, о которой мистер Тиффани не сказал нам ни слова.

– Чтобы перевязь стала гвоздем выставки? – чистым голоском удивилась Лилли. – Как такое может быть?

– Милочка, так ведь я говорю не про обычную перевязь, а про цепь в две тысячи бриллиантов, которая тянется от плеча до пояса и потом крепится на противоположной стороне бедра вот так. – Ирен показала на себе, как именно крепится цепь, и тем самым вновь привлекла внимание мужской аудитории.

Дамы охали и ахали.

– Кроме того, на цепи имелись три розы, сложенные из бриллиантов: на плече, на груди и на бедре, – добавила Ирен. – Понятное дело, на реставрацию этого шедевра ювелирного искусства уйдет немало времени. Как жаль, что мода на бриллианты прошла. Мистер Тиффани напрасно тратит время.

– Может быть, и нет, – вступил в разговор джентльмен, потягивавший светло-вишневый пунш, великолепно сочетавшийся с цветом его лица. – Несколько лет назад я слышал разговоры о Бриллиантовом поясе. Камни в нем как на подбор, а длины он такой, что конец достает до самого пола.