– Мы должны поговорить, – резко заявил Халед. Ну почему он мог управлять целой страной, но у него не получалось совладать с собственной женой?

– Конечно, – согласилась Клео. – Все, что пожелаешь.

Вся проблема в том, что Халед в точности знал, чего хотел, с самой первой секунды, когда положил глаз на эту женщину.

Но все еще не мог добиться своего.

Его собственные чувства в расчет не шли. Никогда.

Когда пришло время действовать, на пути Клео не возникло никаких препятствий.

На подготовку ушло несколько месяцев, бесценная помощь Джесси, чтобы вычислить наилучший способ уйти от мужчины, который никогда бы не согласился на развод, если бы Клео попросила его об этом прямо, и готовность смотреть прямо в лицо этого человека и придумывать сотни отговорок, что с каждым разом становилось все труднее.

Но этой ночью все оказалось проще простого.

Когда они вернулись в гостиницу, Халед бросил на Клео жадный, повелительный взгляд, который каждый раз вызывал у нее внутреннюю дрожь, сбросил пиджак и начал развязывать галстук.

И Клео показалось, что она сломя голову падает в раскаленную лаву.

И так было всегда, несмотря на все слова и все поступки ее мужа.

Несмотря на чувства, которые ей следовало испытывать по отношению к нему.

– А как же разговор? – вежливо поинтересовалась она, стараясь говорить так, чтобы ее голос не дрожал, и смотреть на Халеда, словно он совсем не волновал ее.

Клео напомнила себе, что ничего не изменилось, и уж точно не изменился сам Халед, хотя муж иногда так странно смотрел на нее, когда думал, что она не видит. Но Клео не собиралась менять принятое решение.

Особенно после того, как он вдруг захотел «поговорить». А потом отправить к доктору, который вряд ли будет хранить тайну о том, что она принимает противозачаточные средства, ведь дело касалось желания султана получить наследников.

– Завтра, – пробормотал он, – мы поговорим с тобой завтра.

– Я не против, – согласилась она и внутренне задрожала, когда Халед сделал несколько шагов в ее сторону.

Сердце Клео не знало, что его хозяйка ненавидит или должна ненавидеть султана Джурата. Оно просто билось, но чем ближе подходил Халед, тем больше оно замирало.

– Поцелуй меня, – приказал он, и в его словах прозвучало что-то очень похожее на отчаяние, отчего к ее горлу подкатил ком и оцепенело все тело, включая жаркую сердцевину, которую он ласкал, доведя Клео до исступления всего несколько часов назад.

– Халед… – Клео не знала, что говорить. Муж предложил ей только один способ, как выжить в его мире, а она не могла смириться с его условиями.

– Клео, – прошептал Халед, и она задрожала, увидев муку в его глазах. Его губы чуть дрогнули, когда он потянулся к ней и нежно погладил по щеке, а потом обхватил ее лицо руками. – Повинуйся.

Опять это ужасное слово. «Повинуйся».

Но вместе с тем Клео не хотелось ничего другого. Она не стала обращать внимание на внутренний протест, приподнялась на цыпочки и поцеловала Халеда.

В ее поцелуе смешались боль и смятение, сожаления по поводу несбывшейся мечты о совместной счастливой жизни и кипевшая в ней злость. Клео целовала Халеда, прося у него прощения и в то же время обвиняя его, а он держал ее лицо в своих сильных, жестких руках и пылко отвечал на ее поцелуй.

Как будто знал, что они вместе в последний раз.

Халед обхватил руками ее голову. Усыпанный жемчугом и бриллиантами гребень упал на пол, и густые локоны рассыпались по ее плечам. Поцелуй мужа был таким восхитительным, что Клео не смогла сдержаться.

Она обвила руками шею Халеда и прильнула к нему, пока он снимал с нее серебристое платье, и, когда оно скользнуло вниз, отбросил его ногой в сторону. И Клео ахнула, прижимаясь к губам Халеда, когда он приподнял ее и положил ее ноги себе на талию.

Он терзал ее тело своими сильными руками и жадно целовал ее лицо, шею и грудь. И только когда Клео начала извиваться от наслаждения в его объятиях, он отнес ее на диван в гостиной.

Халед был неустанным и овладевал ею снова и снова, пока она не почувствовала себя полностью обессиленной от наслаждения и подумала, что муж, наверное, догадался о ее планах. Но он только отнес Клео в душ, где обращался с ней как с чем-то хрупким и драгоценным, а потом медленно вытер ее пушистым мягким полотенцем с такой бережностью, что она с трудом сдерживала слезы от переполнявших ее чувств.

Клео твердила себе, что ее муж не мог быть нежным. Не мог быть ласковым. Потому что именно таким она представляла себе Халеда на протяжении долгого времени и убеждала себя, что нужно дать ему время, чтобы раскрыться. Но все напрасно. И то, что происходило сейчас, просто не могло быть настоящим.

Когда Халед понес ее обратно в спальню, Клео ждала, что он как-то выдаст себя, но ничего подобного не случилось. Он просто уложил ее в кровать и лег рядом, обняв и крепко прижав к себе, как делал последние несколько дней.

Клео приходила в смятение оттого, что он вел себя так, будто любит ее, но она знала правду и не обольщалась на свой счет.

«Он не знает, что я ухожу от него, – подумала она. – Не может знать».

– Успокойся, – прошептал Халед ей на ухо, и Клео подумала, что, возможно, в последний раз лежит так близко от жаркого тела своего мужа и чувствует его дыхание на своей шее. Халед пошевелился и положил руку ей на грудь. – Твое сердце бьется слишком гулко.

И в темноте, когда он не мог видеть лица Клео, в ее глазах заблестели слезы.

Она сдержалась, чтобы не расплакаться, и тихо лежала в тишине, отсчитывая минуту за минутой.

Когда Халед наконец уснул, Клео посмотрела на часы, стоявшие на прикроватной тумбочке. Было почти три часа ночи. Пора.

Но она не могла пошевелиться.

«Сейчас или никогда», – с болью подумала Клео и заставила себя подняться с кровати.

Халед не проснулся и даже не пошевелился, когда она осторожно вышла из спальни в гардеробную и закрыла за собой дверь. В углу стояло несколько завернутых в подарочную упаковку коробок, которые выбирала ненавистная ей Марджери. Клео заявила, что лично хочет просмотреть их перед тем, как они будут вручены деловым союзникам Халеда. Она играла роль хорошей жены до последнего. Среди этих коробок была ее собственная, и, когда Клео открыла ее, она ждала, что придет в дикий восторг, вытащив оттуда свой потертый рюкзак.

Но ее радость оказалась со вкусом горечи.

Клео вздохнула, расстегнула молнию и, достав свои любимые джинсы, которые стали ей немного великоваты, футболку и толстовку с капюшоном, быстро оделась.

Она закрыла глаза, чувствуя, что задыхается от душивших ее слез, а потом закинула на плечо рюкзак и вернулась обратно в спальню.