– Серьезно? Где она. Говори.

– В полиции ваша машина. В полиции.

Пасха закончилась. Хмырь тупо пялился на меня, словно я говорила не по-русски и вообще не на языке, а какими-то иероглифами. Ведь Сережа знал, что эти люди будут его искать. Он знал, что они потеряли много денег в тот миг, когда машину окружили люди в масках и с автоматами наголо. Он знал – но не связался с ними, не предупредил меня, не решил вопросы. Как он мог так меня подставить? Мой крайне неразборчивый в выборе работы муж.

Хмырь «завис». Он не шевелился, а потом, когда попробовал что-то сказать, повернуться, то это вышло у него так плохо, словно он был персонажем в компьютерной стрелялке и им управлял новичок. Неслаженные движения, нелепые рывки и остановки. Полное отсутствие координации.

– Плохи дела, – выдохнул наконец хмырь. – Плохи, плохи дела, – он чуть не плакал. – Как так? Почему? Как она оказалась в полиции?

– Я ничего не знаю о ваших делах, – что-то мне подсказывало, что не стоит перегружать этого молодчика лишней информацией. А то его, не дай бог, разорвет.

– А муж твой? Тоже в полиции? Тоже? – додумался спросить он. Я пожала плечами.

– Не знаю.

– Не важно, не важно. Все равно. Он машину не вернул, значит, получается, – и тут хмырь родил мысль, которая заставила меня побелеть. – Получается, на тебе и на муже твоем теперь долг.

– Что? – я побелела от ярости.

– Да! – радостно ухватился за эту абсурдную мысль хмырь. – Ты либо найдешь его, либо отдашь его долг. А как ты хотела?

– Я лично у тебя ничего не брала. С чего бы это мне что-то возвращать?

– Потому что он муж тебе, верно?

– И что? – гаркнула я, выпрямив плечи. Гаврик сощурился.

– Значит, ты такая жена, да? Плюешь на будущее отца своих детей? Не желаешь ему добра? Не хочешь, чтобы Сережа твой еще немного пожил, а хочешь, чтобы его закопали уже завтра? – и этот кретин сплюнул на снег.

– Как это у вас называется? Ах да, дешевый понт. Нет. Не пойдет.

– Нет?

– Нет! Во-первых, чтобы вам моего мужа закопать, вам нужно сначала его найти, не так ли? А ни вы, ни я, ни даже полиция понятия не имеет, где он. Бросьте свои угрозы. Во-вторых, вы же не будете спорить, что лично я вам ничего не должна? Или в вашей организации нет никаких даже этих… господи, как это называется, понятий?

– Сериалы смотришь? – хмыкнул он, но неуверенность выдавала его с потрохами. – «Бандитский Петербург»? «Глухарь»? Думаешь, жизнь – она такая же дебильная? Смотри, не разочаруешься?

– Я не зачарованная, чтобы разочаровываться. Я вам ничего не должна. Точка. Я сказала вам все, что знаю. Уходите.

– Да пошла ты на хер, – и за этим последовала фраза, настолько сложно сконструированная, что нуждалась в переводе через толковый словарь.

– Я попрошу вас не материться в моем присутствии.

– Прынцесса?

– Да. Прынцесса.

– Смотри корону не обломай. – Молодчик был зол, просто зол, и кричал он на меня от этой самой злости. И, что самое удивительное, им тоже овладевала паника. Она держала его за горло так же крепко, как он сам совсем недавно держал за горло меня. Это ведь не мне, а ему предстоит вернуться к своим «серьезным людям» и рассказать то, что он узнал. Это ведь ему предстоит сообщить, что все эти серьезные люди потеряли большие деньги.

– Уходите и не возвращайтесь.

– Ага, да? А ты побежишь к мусорам.

– Могу, да. Ничего не буду обещать, – согласилась я. – Но, с другой стороны, чего вам терять? Вас и так поймают – за ваш чертов героин.

– Тише ты!

– Зачем же тише? Что смотрите, словно в город цирк приехал! Я плевать хотела на вас. Плевать. Слышите? – Я рассмеялась. Истерика, нервная реакция непредсказуема. Я хохотала в голос, а хмырь озирался.

– Если твой муж не отдаст долг, мы его грохнем. Найдем – и грохнем.

Вы хотите найти его и убить? Да я сама его убить готова.

– Да ищите. Ищите! Хоть с фонарями!

– Вот чумная! Да не ори ты! – прошепелявил хмырь, озираясь. Из соседнего подъезда вышла парочка. Они смеялись, разглядывая что-то в телефоне. Я повысила голос, и парочка посмотрела в нашу сторону.

– Я не собираюсь никому возвращать никаких денег, хотя бы потому, что у меня их нет. И мне самой их мало. Как вы правильно заметили, у меня дети. И я не торгую героином, чтобы их кормить, – парочка теперь смотрела на нас с опасливым вниманием.

Вы проходите по делу как свидетели.

– Пойдешь в мусарню – урою, – процедил хмырь так, чтобы его услышала только я. А затем – о, да! – он развернулся и побежал, буквально понесся прочь по дорожке. Страх. Адреналин.

– Возвращайся к себе в Краснодар! – крикнула я вдогонку. Он задергался так, словно споткнулся, а затем обернулся и посмотрел на меня с ненавистью. Мы смотрели друг на друга, и я вдруг испугалась, что вся эта неконтролируемая злоба сейчас обрушится на меня, что он вернется и докончит то, что начал, – задушит меня к чертовой бабушке. Хмырь стоял – кулаки сжаты, и сам весь как сжатый кулак. И вдруг он с размаху ударил ногой стоявшую рядом с ним мусорку. Та подалась и заскрежетала, но выстояла – была вкопана. Хмырь ахнул от боли, а потом развернулся и быстро пошел прочь хромая.

Значит, я угадала. Он из Краснодара. В этом Сережа не соврал, он был именно там в «командировке». Вся эта история началась там. Вот только что за условия сделки, что за люди и что теперь делать – это был большой комплекс вопросов. Но отвечать на них я не собиралась. Я бежала домой.

Странное чувство не отпускало. Чувство, что что-то было не так. Хотя, казалось бы, что могло быть «так» в моей ситуации? Мне угрожали, меня практически пытались убить, моего мужа ищет полиция. Я в опасности. Любые чувства в такой ситуации не только возможны, но и нормальны. Я же психолог, я же знаю, как люди реагируют на травму. Первый этап – шок, который выступает как сильное обезболивающее. Сначала, вернувшись домой, я не чувствовала ничего. Я тупо сидела в углу на кухне и слушала Фаины истории о ее обожаемом бадминтоне, о том, как она научилась подавать воланчик «точно в край по линии», как хочет, чтобы и я пошла с нею однажды. Я кивала и обещала пойти. Как только – так сразу. Бадминтон для меня был чем-то далеким, размытым. С акварельных картинок про лето на даче, которые так любит моя мама. Но Фая играла в какую-то другую игру, где люди годами тренировались, чтобы бить «смеш» и подавать точно в край. Я отвечала невпопад: «Да, Фая, точно в край. Это прямо про меня». Она смотрела на меня с беспокойством. «Извини, для меня. Пойдем, обязательно».

Что-то было не так.

Меня никогда в жизни никто пальцем не тронул. На меня никогда не наезжали. Мне никогда не угрожали убийством. Вторая стадия – все эмоции, заблокированные шоком, вдруг наваливаются на тебя разом. Когда Фаина уехала домой, я вдруг их почувствовала. Эмоции чуть не раздавили меня. Держась из последних сил, я уложила детей спать и забралась в обжигающе горячую ванну, где долго и тихо, почти беззвучно, выла, кусая кулаки и губы. Я прокручивала в голове тысячи сценариев того, что могла бы – но не сделала этому хмырю. В моих фантазиях я наносила ему ответный удар, я убивала его, я сбрасывала его с крыш, я ставила ему ногу на грудь, давила его, как букашку.