часа ночи, далее следовала утренняя молитва. Это означало, что монахи-бенедиктинцы были лишены быстрого сна — фазы, преобладающей во второй половине ночи и насыщенной сновидениями.

Любопытно, что полная депривация быстрого сна вызывает его энергичный компенсаторный возврат с последующим увеличением длительности и интенсивными сновидениями. Орден Святого Бенедикта, самый древний католический монашеский орден, запрещал второй сон, но допускал вечерний.

Монах Рауль Глабер, суеверный и сонный француз-бенедиктинец XI века, оставил запись о нападении на себя демона. Тот шептал монаху на ухо, что он не должен обращать внимания на звон колокола и предаваться «сладкому отдыху» во время второго сна, — искушал, одним словом. Страх ночных демонов, способных к сексуальному соблазнению, был обычным явлением. Но предполагалось, что в снах раскрываются божественные намерения через явление ангелов и святых.

Во Франции с XII века начали действовать католические институты, занимавшиеся пресечением ереси. Они почти всегда были связаны с доминиканским орденом и стали известны как святая инквизиция. В последующие века фанатичное преследование инакомыслящих охватило Германию, Испанию, Португалию; колонии в Северной и Южной Америке, Азии и Африке. Инквизиторы подвергали суду, обвиняли в колдовстве, пытали и казнили во имя бесконечно доброго бога тысячи людей.

Кроме того, в XII веке церковь ввела в свод своих законов индивидуальную исповедь, и священнику становились известны секреты целых сообществ. Перед падре, выполнявшим одновременно роли отпускающего грехи и обвиняющего, как никогда остро встала проблема толкования снов. Следует ли считать грехом еретические сны? Можно ли осудить и наказать человека в бодрствующем состоянии за мысли, пришедшие к нему во сне?

Святой Фома Аквинский, живший в XIII веке, великий защитник теории разума в религии, возродивший аристотелевскую индукцию после почти тысячи лет неоплатонизма, ответил на этот ужасный вопрос категорическим «нет». В конце концов, не все сны «правдивы».

Как свидетельство важности снов в его работах, это слово 73 раза встречается в «Сумме теологии», одном из его самых влиятельных текстов. В нем теолог, который был родом из Лацио, заявляет следующее:

Неразумно отрицать общий опыт людей. Теперь это уже всеобщий опыт, что сновидения несут пророчество. Следовательно, бесполезно отрицать пользу снов для гадания и вполне законно к ним прислушиваться… Как указывалось выше, гадания суеверны и незаконны, если основаны на ложном мнении. Поэтому нам следует подумать о том, что верно в отношении предсказания будущего по снам. Иногда сны становятся причиной будущих событий; например, когда разум человека встревожен из-за того, что он увидел во сне, и тем самым он вынужден что-то сделать или чего-то избежать: хотя иногда сны предсказывают будущие события, в той мере, в какой они соотносятся с какой-то общей причиной и снов, и будущих событий… «Если будет среди вас пророк Господень, Я явлюсь ему в видении, буду говорить с ним во сне». Иногда, однако, некоторые образы являются людям во сне именно из-за действий демонов, и таким образом они иногда предрекают определенные будущие события[64].

В этом отрывке Фома Аквинский добавил к проблеме толкования снов новое измерение. Он заявил, что предсказательная точность сновидения не является доказательством его божественного происхождения. Церковь начала культивировать повышенный скептицизм по отношению к тому, чтобы руководствоваться сновидениями, хотя по-прежнему признавала их предсказательную природу.

«Зерцало истинного покаяния», собрание назидательных проповедей о добродетели и грехе, написанное в XIV веке итальянским монахом-доминиканцем Якопо Пассаванти, завершается «Трактатом о сновидениях»: «Сны, которые возникают на рассвете… самые верные из всех, и значения их можно лучше всего истолковать». Эту точку зрения поддержал и Данте Алигьери в «Божественной комедии», когда заявил, что вещими бывают утренние сны.

Протест орла

У немецкого теолога Мартина Лютера, великого реформатора христианства, тоже было двойственное отношение к снам. В начале своей монашеской карьеры Лютер открыл для себя проповеди Яна Гуса, религиозного лидера из Богемии, сожженного 100 лет назад за проповедь отказа от католических индульгенций.

Молодого монаха поразила история казни реформатора. Когда палач подошел к Гусу, чтобы поджечь хворост, Ян сказал: «А теперь мы зажарим гуся». «Гус» на богемском диалекте и означает «гусь». И продолжил, произнеся загадочное пророчество: «Да, я гусь, но через 100 лет прилетит орел, и его вам не достать».

Ян Гус стал ориентиром для Лютера, разделявшего его неприязнь к системе торговли индульгенциями. Когда 31 октября 1517 года Лютер прибил к двери церкви Виттенбергского замка свои тезисы с резкой критикой коррупции среди священников, он знал, что вступил на опасный путь. Но, в конце концов, многих сожгли на кострах до Лютера и многих еще сожгут после.

Папа Лев X приказал опровергнуть тезисы, но ответ Лютера не оставил места для сомнений в его бунтарстве: он поджег папскую буллу. Затем немца отлучили от церкви, а император Священной Римской империи Карл V его осудил. Принц Фридрих III, курфюрст Саксонии, который держал Лютера под стражей, должен был передать его разгневанным врагам для казни. Однако, вопреки ожиданию, Фридрих защитил Лютера. Идеи богослова выжили, а протестантская Реформация распространилась по Европе. И удивительная история того, как это произошло, связана с еще одним важным сном.

Согласно хроникам того периода, в ночь перед днем, когда Лютер прибил свои тезисы к двери церкви, принцу Фридриху пришло во сне откровение:

Я снова уснул, и мне приснилось, что Всевышний послал мне монаха, который был истинным сыном апостола Павла. Его сопровождали все святые по повелению Бога, чтобы свидетельствовать передо мной, что он пришел не для того, чтобы замыслить заговор, но что все, что он делает, согласно воле Божьей. Они попросили меня проявить милость и разрешить ему написать что-нибудь на двери церкви замка Виттенберг. Я предоставил ему эту возможность через моего секретаря. После этого монах пошел в церковь и начал писать такими крупными буквами, что я мог разглядеть их из Швайница. Перо, которым он писал, было так велико, что его конец доставал до Рима, где он проткнул уши сидевшему там льву и заставил сотрясаться тройную корону на голове папы. Все кардиналы и князья, поспешно подбежав, старались не дать ей упасть. Мы с тобой, брат, тоже хотели помочь, и я протянул руку; но в этот момент я проснулся с поднятой рукой, весьма удивленный и очень разгневанный на монаха за то, что он плохо справляется со своим пером. Я опомнился; это был лишь сон.

Я еще был в полудреме и снова закрыл глаза. Сон вернулся. Лев, все еще раздраженный пером, заревел изо всех сил, так что весь город Рим и все государства Священной Империи сбежались посмотреть, в чем дело. Папа попросил их выступить против этого монаха и особенно просил меня,