На выходных Бен узнает через Рафаэллу, что горожане и кадеты хотят встретиться в скаутском клубе в городе. Это последнее, чем я сейчас хочу заниматься, но я не желаю давать Ричарду лишний повод захватить власть, да и сидеть дома – то еще удовольствие.

По пути в город я почти все время молчу. Бен то и дело косится на меня, видимо, стремясь начать разговор, но каждый раз передумывает. Наконец любопытство берет над ним верх.

– Тяжелая неделя?

Я пожимаю плечами.

– Раффи беспокоится, что у горожан и кадетов больше преимуществ в переговорах, – говорит он.

– Кажется, Рафаэлла совсем в меня не верит.

– Вот тут ты ошибаешься, – возражает Бен, в кои-то веки переходя на серьезный тон.

– По-моему, на моем факультете в меня вообще никто не верит.

Он осторожно ловит меня за локоть и заставляет остановиться.

– Не говори так. Я знаю, что это не так.

– Ты не видел, что было на этой неделе, Бен, – тихо отвечаю я.

– Не видел, но мне рассказывали, и в их голосах я услышал только тревогу за твое состояние. И еще я кое-что помню. Как мы с тобой и Раффи гуляли в седьмом классе и катались на роликах на парковке возле евангельской церкви. И все эти христиане славили Господа во весь голос, а ты остановилась и спросила у нас: «В кого вы верите?» Я решил строить из себя этакого мистера Мияги из «Малыша-каратиста». А помнишь, что сказала Раффи?

Мы приближаемся к клубу скаутов, и я вижу, что Рафаэлла уже ждет нас.

– Такие люди, как Раффи, веру не теряют, – тихо говорит Бен напоследок.

Сантанджело и братья Маллеты с гитарами в руках сидят на сцене. Затем входит Джона Григгс со своим заместителем, Энсоном Чои, и мы все усаживаемся за стол на козлах.

– Вы, ребята, какие-то недовольные, – замечает Сантанджело.

– Сюда долго тащиться. Нам не помешали бы кое-какие тропы, – отвечаю я.

– У меня есть предложение. Начнем? – спрашивает он.

– Было бы весьма мудро с твоей стороны, – бросает Григгс. – Из всех нас ты меньше всего можешь предложить.

Повисает молчание, и я понимаю, что в любое мгновение переговоры могут превратиться в драку.

– А тебе не кажется, что пускать вас всех в город – уже очень щедро с нашей стороны? – ледяным тоном возражает Сантанджело.

– Это не вам решать. У многих из нас здесь дом, – говорит Рафаэлла.

– Город уже давно не твой дом, – презрительно усмехается он.

– На что ты намекаешь? – спрашивает она, и я вижу в ее глазах не только гнев, но и обиду.

– Я не намекаю, а обвиняю. Тебе объяснить разницу?

– Он победил меня в конкурсе по орфографии, и все, теперь он у нас главный интеллектуал, – говорит Рафаэлла, глядя на меня. Как будто я позволю втянуть себя в эту нелепую перепалку. – Это было во втором классе, – продолжает она. – Успокойся уже, Чез!

– Вы закончили? – вежливо уточняет Григгс. – Потому что мы бы хотели обсудить доступ хотя бы к одному из водных путей.

Я поворачиваюсь к нему и качаю головой.

– Ни за что. Это все равно что отрезать нам руки.

– Так научитесь жить без рук.

– Нет уж, тогда мы не сможем делать это, – говорит Бен, показывая ему средний палец.

Джона Григгс обзывает его маленьким ублюдком и чуть не кидается на него прямо через стол. Все остальные заняты тем, что удерживают обоих от драки, ругаются и угрожают друг другу.

– Давайте поговорим о клубе, – настаивает Сантанджело.

– Ну так говори!

– Я не хочу говорить о клубе, – перебивает Григгс. – Нам нужен доступ к воде. Ради этого мы и пришли.

Сантанджело качает головой.

– Знаешь, кто ты? Ты просто…

– Кто? Давай, скажи.

Оба вскакивают на ноги, сжимают кулаки. Начинается хаос. Ну вот, опять.

– Сантанджело! – перекрикиваю я их всех. – Выкладывай свое предложение. Живо. Или мы уйдем и больше не вернемся. Никогда.

Он с трудом успокаивается. Я указываю на стул.

– Не перебивать, – требует Сантанджело, садясь за стол.

Он смотрит на Рафаэллу, и я поворачиваюсь к ней, приложив палец к губам. Она вздыхает и кивает, как будто ничего труднее ей делать не доводилось. Энсон Чои заставляет Григгса вернуться на место, и таким образом снова воцаряется хрупкое спокойствие.

– Так вот. Допускаются только старшие, то есть одиннадцатый класс. Работаем три вечера в неделю с половины двенадцатого до двух ночи. Пять долларов за вход. Не больше ста человек за вечер. Каждый из трех вечеров кто-то из нас отвечает за организацию: развлечения, еда, алкоголь и все такое.

– С алкоголем проблема, – говорю я. – Во-первых, как мы его достанем, во-вторых, что будет, если кто-нибудь накидается и сломает шею по дороге в корпус… Или в палатку? Или сядет пьяным за руль, чтобы вернуться в город? Учителя прилипнут к нам, как мухи, и мы носа из школы не высунем.

– Она права, – вставляет Джона Григгс. – И вообще, кадеты подписывают договор, где сказано, что наркотики и алкоголь здесь запрещены. Если нас поймают, отчислят без разговоров.

– И в чем тогда веселье? – спрашивает Бен.

– Не то чтобы нам пришлось отказаться от алкоголя, Бен, – напоминает Рафаэлла. – У нас его никогда и не было.

– Но если мы собираемся общаться, слушать живую музыку…

– Погодите, погодите. Какая живая музыка? – перебивает Сантанджело.

– А что, скажешь, нет? – говорит один из братьев Маллетов. – У нас, типа, группа есть.

– Нет у вас группы. Просто два гитариста, – отвечает Сантанджело.

Братья Маллеты, беспредельно обиженные, смотрят на него, как на предателя, а затем, не сговариваясь, разворачиваются и с недовольным видом отходят к сцене.

– Давайте вернемся к плану, а с развлечениями разберемся потом, – говорит Джона Григгс. – Не исключено, что мы рассмотрим возможность поделиться клубом, но территория вокруг него принадлежит им.

Все поворачиваются ко мне.

– Семьдесят чужаков на нашей территории три раза в неделю? Вы довольно много просите.

– И доступ к реке, – не отступает Джона Григгс.

На сцене братья Маллеты начинают репетировать. Усилители вывернуты на такую громкость, что мы едва слышим друг друга.

– Мне важно знать одно, – отвечаю я. – Какая мне от этого выгода? Что получим мы? – говорю я, показывая на себя и Бена, рассчитывая, что ему приятно. Я ведь только что использовала его реплику. Вот только Бен слишком увлечен происходящим на сцене.