На Салгар неожиданная свобода вкупе с пьянящим воздухом леса подействовала просто оглушающе. От вчерашних страхов не осталось и следа, на смену им пришла почти по-детски наивная восторженность степнячки, впервые попавшей в такой настоящий дремучий лес:

— Ой, смотрите, смотрите — зайка, смотрите — козочка!

«Какая она ещё девчонка», — подумалось мне. На самого меня все окружающие веяния весны действовали раздражающе. И я, хотя и не без ощущения вины, опустил Салгар на грешную землю:

— Ты обещала рассказать об Агафье…

— А что ты хотел услышать? — девочка-шалунья вновь превратилась в грустную усталую женщину.

— Сам не знаю. Что вспомнишь, расскажи.

— Ну что ж… Мы с Кончакой, то есть с Агафьей по-вашему, родились в один и тот же год. Её… моя мама была служанкой её мамы. Я должна была стать служанкой Кончаки. Но в детстве мы были просто подпружками… что? Да, подружками… Мы даже учились вместе.

— Учились?

— К детям Великого хана приходили учителя. По арабскому языку, математике…

— Мать и мачехе? — удивляется подслушивающий дед Тимофей.

— Ну, счёту…

— А-а-а… пошла, пошла волчья сыть, — это он корове, уцепившейся зубами за кочку ярко-зелёной молодой травы.

— Учили ханскую дочку, а я всегда сидела рядом с ней, что б ей не скучно было, вот и выучилась.

— Ты хорошо по-нашему говоришь.

— У нас при дворце жил старый оружейный мастер, русский. Его когда-то захватили под Рязанью при набеге Неврюя. Такой смешной! Всё время шутил с нами и учил правильно слова выговаривать. А потом, два последних года у хана гостил князь Юрий.

— Кончака хотела стать его женой? Он нравился ей?

Салгар отвечает не сразу, какое-то время она шагает молча, задумавшись, и мне приходится повторить вопрос.

— А как она могла отказаться? Великий русский князь ничем не хуже любого татарского мурзы, за которого хан Узбек мог бы её отдать. А Юрий столько серебра дарил и самому Узбеку и его родным!

— А Юрий, он любил Кончаку? Он много раз видел её до свадьбы?

— Кончаку очень любил Узбек. Она и жила во дворце. А Юрий чуть не спал возле Узбековых дверей на коврике. Сначала, когда он приехал в Сарай, он был в подозрении у хана. Узбек гневался на него за спор с Михаилом насчёт Великого владимирского княжения. А потом хан сменил гнев на милость.

— И всё-таки, князю Юрию она нравилась как женщина или сестра хана?

Салгар метнула на меня сердитый взгляд:

— Не знаю… Теперь не знаю, после того, что с нами случилось.

— А как получилось, что Юрий взял свою молодую жену под Тверь?

— Не знаю.

— А как ты… Ну, ты ведь знала, что тебе скоро рожать!

— Я ведь тоже ехала с мужем. Его звали Кирсан, он был простым нукером. Но его отец очень богат, его хорошо знал хан Менгу-Темир. И после поездки с Кавгадыем Кирсан должен был стать сотником. А я не могла оставить госпожу. Да и поездка казалась такой лёгкой! Кирсан говорил, что сам слышал, как Кавгадый хвалился, что Юрий мог и не брать с собой столько много войска, потому, что он, Кавгадый везёт с собой волю Великого хана. А если князь Михаил заупрямится, то шести сотен нукеров, которые сопровождали Кавгадыя, хватит, чтобы привести в покорность тверского правителя. Но когда…

Услышавши последние слова, дед Тимофей на ходу оборачивается ко мне, и так чтобы не могла увидеть Салгар, подмигивает. Его кулак с торчащим из него концом коровьего поводка приставлен к армяку немного ниже пупа и красноречиво указывает, как далеко продвинулся ханский посол в осуществлении своей задачи. Я, не удержавшись, прыскаю смехом. Салгар недоумённо смотрит на меня, на деда Тимофея и, не поняв причины нашего веселья, обиженно умолкает.

— Прости, Салгар. Скажи, а ты узнала Корнея? Ведь он был один из тех, кто охранял Великую княгиню во время того боя.

— Узнала. Потому и пошла с вами. А во время боя нас поначалу охраняли нукеры Кавгадыя, но когда тверская рать начала одолевать, их всех бросили в сечу. Там и погиб Кирсан. А потом князь Юрий увидел, что битва проиграна, и послал своих ближников увезти нас. Только было поздно. Мы в возке сидели, а вокруг так страшно рубились конники — не разберёшь, кто за кого. И твой друг был среди них. Его, я помню, и свалили последним.

— Да, вояка хоть куда…

Меня опять кольнуло в сердце, как будто я был виноват в чем-то.

«А что, не виноват? — сказал мой внутренний голос. — Что ж ты оставил его там, на стене?»

«Но он же сам крикнул, что б я уходил».

«Брось, кто из вас старший?»

«Лучше было б, если всех нас там повязали?» «Или бы все были на свободе!»

«Я что, с ребёнком на руках рубился бы?»

«Не знаю. Знаю только, что вас было двое мужиков, и один даже меч не вытащил».

«Да я на свободе смогу больше Корнею помочь».

«Ты ещё скажи, что заранее предвидел, где больше пользы Корнею принесёшь?»

«Нет, конечно, — сдался я. — Я тогда, действительно, ничего не успел сообразить. Корней заорал, я и кинулся вниз. Но только не от трусости. Я, конечно, не Корней, который головы в бою не теряет, но…».

«Так в чём же дело?»

«Наверное, я пожертвовал Корнеем».

«Ты думаешь это лучше трусости? Да и что тебе бы дало бегство в одиночку? Вот теперь, когда рядом Божьим чудом оказалась Салгар, ты можешь вернуться в Москву. Свидетель смерти княгини теперь есть. Князь Иван тебя даже похвалит! И все согласятся: ради великого дела можно пожертвовать малым!»

«А ты бы чего хотел? Лес рубят — щепки летят. Хочешь, чтобы я снова в княжий терем ворвался?»

«Это не я, это ты хочешь!»

«И не подумаю даже! Князя в остроге держат, там стражников тьма-тьмущая. С Корнеем бы я пошёл острог воевать».

«Не можешь силой — пробуй хитростью».

Я неожиданно натыкаюсь на препятствие. Это худой жилистый зад нашей коровы с торчащими в разные стороны остренькими мослами. Дед Тимофей стоит и странно смотрит на меня:

— С тобой всё ладно, парень?

— А что такое?

— Так то молчишь, а то бормочешь…

— А-а-а, это я так, про себя…

— И про острог?

— Какой острог?

— Не знаю. Наверное, где твоего дружка держат.

— И про острог тоже, — вздохнул я. — Ладно, дедушка, не придавай значения, всё в порядке со мной!

— Это хорошо. Но если опять об остроге думать станешь, то тогда дорогу получше запоминай. Видишь, тропа раздваивается? Направо — Устимов починок, а прямо — Моховские болота. Гиблое место! Ну, а нам тут налево надобно своротить. Тут уж без тропки пойдём. Да недалеко осталось: вёрст шесть или семь, если обходами, а прямо — вёрст тридцать.