Федор, ведя меня за собой, небрежно зачерпнул берестяным ведерком воды из крохотного бочажка меж елей и пошел вверх, легко ступая крепкими ногами по склону. Удивительной крепости и выносливости человек. Я, чуть сбив дыхание, старался не отстать и внимательно слушал.

Когда уже все устоялось и окончательно наладилось, случилось самая страшная беда — ушла жена.

Сказав это, Федор извиняющее улыбнулся и пояснил, что рассказывает это, чтобы я понял — беды надо ждать и изнутри, если я решу последовать его примеру. Без крепкой семьи здесь делать нечего. И ключевое слово — крепкой.

Анфиса, его ненаглядная женушка, все начала именно здесь — на этой самой сопке, где когда-то все начиналось. Не став в тысячный раз любоваться красотами ставшей родной земли, она… — здесь помрачневший Федор махом допил пиво, достал из внутреннего кармана небольшую плоскую бутылочку коньяка и только налив себе алкоголя покрепче, продолжил, одновременно делая первый обжигающий глоток — Анфиса высказала ему все в тот день. Да… оказалось, что все эти годы не были столь радостными для нее, как он считал. Безрадостная жизнь на отшибе, где реально не с кем поговорить, некуда сходить, где до ближайшего магазина ехать и ехать на машине, а зимой и вовсе не пробьешься сквозь снега. Жизнь, где нет речи даже о роддоме, где дети бывают в больницах лишь наскоками, при экстренных случаях, а заодно получая прививки. Что она не хотела посвящать всю жизнь этой долбанной глуши, которая сожрала ее молодость и красоту. Да… она высказала в тот день и час очень многое, глубоко ранив Федора в самое сердце.

Федор рассказывал и пил коньяк. Я допивал пиво, слушал и окончательно опешивший поднимался следом. Оказалось, что сегодня пятая годовщина. Ровно пять лет назад Анфиса их бросила. Высказав все мужу, оставив его здесь на сопке вроде как подумать и попросив пока не ходить за ней, она вернулась домой, собрала кое-какие вещи, забрала больше половины наличности, оседлала старый квадроцикл и укатила. Он же, вернувшись домой и узнав об этом, понял, что Анфиса все это уже мысленно репетировала и не раз. Поэтому и проделала все так быстро и решительно…

Остановившись в паре шагов от вершины сопки, где росло несколько припадающих к земле лиственниц, а чуть ниже расположились молодые и явно посаженные здесь человеческими руками кедры, Федор заговорил тише, одновременно выливая воду из ведерка в небольшую старую дощатую бочку, врытую в землю. Бочка была врыта рядом с росшими кругом кедрами и пышными кустами колючего шиповника между ними. На бочке ковшик — видно для полива. А за шиповником и кедрами крохотная округлая полянка сплошь поросшая цветами. Обычные полевые цветы, но такие высокие, пышные и разнообразные, что сразу ясно — семена принес и разбросал Федор, опять же явно не обошлось без удобрений. Там же небольшая низенькая скамеечка на двоих. Сидя на скамье как раз и увидишь все потрясающиеся виды этой прекрасной земли…

Обойдя полянку, Федор выдрал несколько сорняков, бережно уложил пару камешков на место и, кивнув, пошел вниз, продолжая говорить.

Анфиса так и не вернулась больше.

В первый день он ее, если честно и не ждал. Да он и сам нырнул в алкоголь, начав с пива и закончив самогоном. Вынырнул же он только через двое суток, обнаружив себя в ближайшем к их ферме поселке. Оттуда же позвонил домой — спутниковая связь. Узнал, что Анфиса не появлялась. Вернувшись домой, он подождал с детьми еще один день. Они все надеялись, что мама их простит и вернется.

Анфиса знать о себе не давала. И тогда он связался с полицией, лесниками и всеми без исключения, включая лесную пожарную охрану. Федора в округе знали и понимали, что попусту он тревогу бить не станет. Поиски начались и… закончились, когда на парковке крохотного ЖД вокзала обнаружился брошенный квадроцикл. Каждый день отсюда дважды отходит электричка в райцентр. А дальше… да как отыщешь неглупого человека в необъятной стране? Анфиса бесследно исчезла. В их прежнем городе она тоже не появилась — а они ведь оба сироты, оба выросли в одном детском доме и поэтому всю совместную жизнь были так близки. Анфису подали в розыск как пропавшую, а Федор с детьми теперь вот пытались как-то жить дальше. Другую жену он подыскивать себе не собирался, надеясь, что однажды Анфиса все же вернется и они вновь рука об руку будут сидеть на той скамеечке, что утопает в цветах и любоваться просторами внизу… Пока же он приходит сюда сам — каждый божий день без исключений. Может он надеется, что в один из дней он поднимется и увидит ее — Анфису, сидящую на скамейке и ждущую его…

Проводив меня до внедорожника, завалив все заднее сиденье сыром, медом, копченым мясом, пивом и даже только что испеченным хлебом, Федор на прощание неловко всунул мне в руку отпечатанный на принтере бумажный лист. Фотография красивой женщины в простом цветастом платьице. Перечисление примет и указание возраста. В глазах Федора плескалась детская надежда. Мы обменялись рукопожатием, и я уехал. И пока машина не свернула на большак, я смотрел только на одно место — на вершину поднимающейся над деревьями лесной сопки.

Я замолчал. В вездеходе повисла тишина и длилась одна довольно долго, прежде чем ее не нарушил явно недоумевающий Анло:

— Так где же зерно этой истории, Охотник? Ты рассказал про чудесное хозяйство и про брошенную нерадивой матерью семью. Не нам судить ее…

— Нет — качнул я головой и взглянул на стариков — Я рассказал не о хозяйстве. И не о семье. Я рассказал про полевые цветы, за которые не стоит заглядывать… Как там сказал тот мудрец? Любуйтесь, просто любуйтесь и не заглядывайте под цветущие бутоны…

— Я не понимаю…

— Тихо — прервал его Зурло и глубоко задумался, опустив подбородок на грудь — Тихо, Анло. Охотник прав. Эта история про цветущие бутоны… Скажи, Охотник…

— Что?

— Так ты заглянул под те цветы?

Усмехнувшись, я подкурил последнюю сигарету и, выдохнув дым, произнес:

— Готовьтесь. Судя по карте, мы уже совсем недалеко от места назначения…

— А он сам? Тот Федор? Он понимал?

— Не знаю.

— Но все же… ты потом вернулся? Чтобы заглянуть под цветы…

— Готовьтесь — повторил я и дернул за рычаг — Может придется побродить в снегах, пока не наткнемся на следы или световые ориентиры….

— Охотник… пожалуйста, ответь смиренным луковианцам. Поверь, спрашивая в третий раз я испытываю жгучий стыд — ведь давить на собеседника это позор, даже если способ давления это старческая просьба подкрепленная взглядом слезливых глаз. Ты потом вернулся к той цветочной полянке на вершине горы?

— Да — после короткой паузы ответил я — Вернулся. Тем же вечером. Нашел подходящую просеку, дал круг. Оставив внедорожник, прихватил лопату и поднялся на сопку с другой стороны. Там я принялся аккуратно срезать куски цветущего дерна, откладывая их в сторону. А потом принялся копать.

— И… — Зурло подался вперед, с шелестом загнал в грудь побольше воздуха — Ты нашел что-нибудь?

— Нашел — мрачно кивнул — То, что и ожидал найти. Понимаешь… при нашем разговоре улыбчивый и несчастный Федор сказал, что у них семеро детей. Двое в городе, получают образование, младших дочерей я видел, да и сынов его заметил издали — они перегоняли овец и коз. Про седьмого ребенка Федор не сказал ничего, а я и не спрашивал. Но… эта его оговорка про семерых детей засела в сердце как заноза. Не мог же он ошибиться в счете. И раз он перечислил шестерых детей, то почему промолчал про седьмого? Да и где он или она? В общем я поднялся на сопку и раскопал чертову цветочную поляну.