Он не может пройти мимо двух скульптурных групп, копий работ Жана Батиста Лешезна (Lechesne): пса, вставшего над плачущим ребенком, чтобы защитить его от напавшей змеи, и того же пса, одержавшего победу, «…змея лежит с одной стороны, а ее тщательно отделенная голова валяется с другой. Судя по всему, пес для уверенности полностью ее отгрыз. Ребенок склонился над псом и играет с ним, а тот улыбается, впрямь улыбается от радости», — слова выделены самим Чарлзом.

Он описывает и другие работы, а также отдел, посвященный Средневековью, австрийские комнаты и пр. Его внимание привлекают всевозможные механические устройства и заводные игрушки; подобные вещи интересовали его с детства, и с годами он не потерял к ним интерес. «Там немало весьма искусно сделанных механизмов. Во французском павильоне дерево, по которому, совсем как живые, скачут с чириканьем с ветки на ветку птички, — пишет он. — Птичка прыгнет с одной ветки на другую, повернется, склонит головку вбок и через несколько мгновений прыгнет назад». Впрочем, внимательно разглядев это чудо, Чарлз отмечает и некоторые промахи в его конструкции. Он завершает письмо словами: «Я должен идти в Королевскую академию и потому кончаю, ибо о выставке можно говорить без конца — тема эта неисчерпаема».

В Королевской академии художеств открывалась ежегодная выставка живописи. С юных лет Чарлза влекло искусство, он и сам был, как ясно теперь, незаурядным, хотя и непрофессиональным рисовальщиком. Одно время он даже подумывал стать художником. Вглядываясь в его рисунки в семейных журналах, замечаешь, что ему особенно удавались гротескные персонажи и сценки. В пору студенческой жизни в Оксфорде регулярное посещение выставок Королевской академии вошло у Чарлза в привычку, которой он останется верным все последующие годы.

В ноябре того же года академические успехи Чарлза были отмечены присуждением стипендии Боултера. Это была одна из многих премий, существовавших в Крайст Чёрч; их учреждали выпускники, получившие наследство или сделавшие карьеру, старые преподаватели колледжа либо их близкие. Стипендия, которую получил Чарлз, составляла 20 фунтов стерлингов в год; в начале XVIII века ее учредил Хью Боултер, как значится в Оксфордском справочнике 1858 года, архидьякон графства Суррей. Сумма была довольно скромной, но всё же обрадовала Чарлза: это был первый шаг на пути к независимости.

Следующий, 1852 год был весьма знаменательным. В конце его Чарлз сдал экзамены, получив отличие первой степени по математике. За ним последовало отличие по классическим дисциплинам — правда, второй степени, что в Оксфорде было равнозначно первому экзамену на степень бакалавра гуманитарных наук. А в канун Рождества Чарлз получил, как в свое время его отец, звание пожизненного члена Крайст Чёрч, принесшее ему скромное содержание в 25 фунтов в год, бесплатное жилье в Крайст Чёрч и право пользоваться библиотекой колледжа, а также ежедневный бесплатный обед. Это звание присуждалось лучшим выпускникам по представлению ректора либо одного из каноников собора Крайст Чёрч. Чарлз получил его по представлению доктора Пьюзи, видного каноника и богослова, известного своей строгостью и беспристрастностью в выборе пожизненных членов колледжа. Как ни радовались Чарлз и его семья, ему еще предстоял длинный путь, чтобы закончить обучение.

Коллингвуд сообщает, что о пожизненных членах Крайст Чёрч в древнем статуте колледжа говорилось следующее: «Единственными условиями при этом назначении были обязательства не вступать в брак и стать впоследствии священником». К этому биограф Кэрролла добавляет: «Следует отметить, что в Крайст Чёрч не существовало никакого положения относительно того, какие именно обязанности должен исполнять член колледжа, — это ему предоставлялось решать самому».

По случаю получения Чарлзом желанного статуса отец прислал ему поздравление. Это письмо выразительно характеризует Доджсона-старшего и его отношения с сыном:

«Милый Чарлз.

Предоставляю тебе самому вообразить те чувства благодарности и радости, с которыми я прочитал только что полученное твое письмо; ибо уверяю тебя, что выразить их я не в силах; а твое любящее сердце еще более возрадуется при мысли о том счастье, которое ты доставил мне и всему нашему семейному кругу. Я пишу: “ты доставил”, потому что, как ни благодарен я своему старому другу доктору Пьюзи за то, что он сделал, я не могу желать более убедительного свидетельства того, что ты заслужил, безусловно, заслужил эту честь сам и что она присуждена тебе по справедливости, а не из доброго отношения ко мне. Тебе будет интересно прочитать отрывки из двух его писем ко мне — одно было написано три года назад, в котором я ясно говорил ему, что я не прошу и не ожидаю от него никакой помощи в этом деле, если мой сын не покажет с должной убедительностью, что достиг того уровня, при котором производятся эти назначения. Он отвечал:

“Благодарю Вас за то, как Вы пишете мне об этом деле. В течение почти двадцати лет я не присуждал стипендию никому из моих друзей, если в колледже не было весьма достойного для того человека. Я обошел назначением или отклонил сыновей тех, кому я был лично обязан за их доброту. Я могу лишь сказать, что буду чрезвычайно рад, если обстоятельства позволят мне назначить Вашего сына”.

В письме, полученном сегодня утром, он пишет:

“С большой радостью сообщаю Вам, что имел возможность на Рождество рекомендовать Вашего сына на место члена колледжа. Для Вас будет, безусловно, приятнее узнать, что он был выдвинут на этот пост благодаря рекомендации колледжа. Один из пяти надзирателей принес мне сегодня список из пяти имен; никто из нас не сомневался, впрочем, что Ваш сын в целом более всех остальных подходит колледжу. Мне было приятно слышать о безупречном и добром поведении Вашего сына”.

Эта последняя фраза подтверждает твое собственное сообщение, и я радуюсь, что ты столь скоро получил подтверждение тому, чему я всегда тебя учил…»

Приблизительно в то же время старший Доджсон, чьи богословские публикации и проповедническая деятельность привлекали внимание церковных кругов, получил значительное повышение. В 1853 году он был официально введен в должность каноника рипонского собора. По условиям этого назначения он теперь должен был в начале каждого года проводить три месяца в Рипоне, для чего ему с семьей был предоставлен обширный дом.

В те месяцы, когда отец находился в Рипоне, Чарлз навещал его, нередко задерживаясь в этом доме. Во время одного из его визитов, рассказывает Коллингвуд, произошла неожиданная история. Некая мисс Андерсон иногда гостила в доме настоятеля рипонского собора. Говорили, что она обладает даром ясновидения: ей было достаточно подержать в руке свернутую бумажку, на которой написано несколько слов, чтобы в деталях охарактеризовать писавшего. Однажды (точную дату Коллингвуд не указывает) она продиктовала следующее описание Чарлза: «Голова очень умная; много чисел; много имитаций; был бы хорошим актером; застенчив; в обществе весьма робок; проявляет себя в домашнем кругу; весьма настойчив; очень умен; большая сосредоточенность; любящее сердце; много сообразительности и юмора; память на события средняя; любит серьезное чтение; воображение развито, любит поэзию; может сочинять». Приведя это описание, сохранившееся в семейных бумагах, Коллингвуд прибавляет: «Те, кто знали его хорошо, согласятся, что мы здесь имеем дело по крайней мере с удивительным совпадением».