– Слушай, не могу не спросить. Это что за рубаха на тебе? Прямо жениху впору!

Годимир удивленно задрал густые брови.

– С каких это ты пор на одежку глядеть стал?

– Стыдно признаться, – слегка смутился Дарослав. – Научился подле Терезки ко всякому тряпью присматриваться, оценивать. Так вот, скажу по чести, такого узора отродясь не видывал.

– Эка нас всех дворцовая жизнь ломает, а? – грустно вздохнул царь. – Раньше ведь на наряды и внимания не обращали, – и тут же расплылся в улыбке. – А что до рубахи – верно подметил, глаз-алмаз. Это моя невестушка младшая расстаралась, уважила свекра. Ох и молодка, скажу тебе, брат Дарослав! Кабы мне прежние годы, сам бы женился, а так уж ладно, пусть Желан наслаждается, дело молодое.

– О, так ты сыновей поженил уже?

– Ну так! Три свадебки разом сыграли! – Годимир гордо погладил бороду. – Я ведь, как мой младший вошел в пору, порешил всех троих враз оженить, авось и дурь повыветрится.

– Мысль толковая. Может, и мне Войтеха женить?.. И как же ты это дело провернул, где невест искал? – живо заинтересовался измигунский король, подсовывая гостю блюдо со свиными колбасками.

– Проще пареной репы. Дал каждому по луку, велел послать стрелу подальше: какая девица подберет, та и станет моей снохой.

Челюсть Дарослава медленно опустилась вниз, так и застыл его величество с полуоткрытым ртом. Потом пришел в себя и попенял:

– Да кто ж так жен выбирает? Чудишь ты, царь!

Годимир, оттолкнул колбаски и насупился, уставившись на короля хмельными глазами:

– Что ты мне такое говоришь? Будто не уважаешь?

Дарослав поднял руку в успокаивающем жесте.

– Уважаю-уважаю, не сомневайся! Кого ж мне уважать, если не тебя? Давай еще сливовицы за уважение тяпнем… а только все равно, чудно́ мне…

Царь выпил, развел руками:

– Так ведь сложилось-то ладно. Старшие, не будь дураки, давно уж себе невест присмотрели, вот и стрельнули: один во двор боярский, а другой – к старшему воеводе, а там девки не промах, живо серебряные стрелы с золотыми наконечниками подобрали. Зато младшенький, душевная простота, вышел во чисто поле да пустил стрелу подале, надеясь на удачу… и попала она в болото.

– К кикиморе какой? – ухмыльнулся Дарослав, намазывая на кусок хлеба изысканный паштет из фазаньей печени.

– Хуже, – лукаво улыбнулся царь.

– Куда уж хуже?

– К лягухе болотной.

– Тьфу, гадость какая! – воскликнул Дарослав. – Ох, не люблю я гадов этих. Соседи наши западные лопают почем зря, а я брезгую. То ли дело шпикачки да клецки с салом. Выпьем!.. Эх… Так, а дальше-то что?

– Дак поженились, – пожал плечами Годимир. – Судьба. С ней не поспоришь.

Дарослав вытаращил глаза.

– Какая-такая судьба? Как не поспоришь? Мы ж на то и короли, чтобы с судьбою спорить! Немыслимо! Молодому парню на лягушке жениться?!

Годимир благодушно улыбался, поставив кубок на живот.

– Дак, что поделаешь, коли та лягушка стрелу подобрала? Это ли не судьба? Советники мои – как ты сейчас, весь ум мне проели, да и Желан кочевряжился… Только я настоял – коль ты царский сын, то будь добр, слово сдержи!

– Вот! Уважаю! – стукнул кубком по столу Дарослав.

– Ну так! И царевич меня тоже уважил, слово сдержал. Справили все, как положено, хотя со стороны и смешно было. Виданное ли дело, во время свадьбы невеста сидит на золотом блюде! Старшие-то сыны с женами молодыми посмеивались, а Желан хоть бы хны и бровью не повел. А наутро вышел из спаленки предовольный.

Король некоторое время смотрел на царя мутным непонимающим взором, но потом лицо его просветлело.

– Так она… чарка!.. Тьфу ты… чародейка!

– Догадался! – гордо, будто сам обучал сноху волшбе, провозгласил Годимир. – И не последнего разбору. Ох и умница, доложу тебе, дружище! А уж какая искусница! Я, как заведено, решил сношенькам дорогим испытания устроить. На первый раз повелел мне за ночь рубаху сшить. Те две принесли незнамо что. Рубцы грубые, вышивка кривая, только мужикам на покосе носить. А Желан поднес вот эту, голубого шелку с узорочьем золотым да серебряным. Говорит, убережет она тебя, батюшка, ото всяких напастей, удачу во всех делах принесет. И заявляет, мол, жена сделала. А я, такой озадаченный, думаю: это как же лягуха – и вдруг рукодельница?.. Она же лягуха!

– Так чародейка же, – подсказал Дарослав, медленно поднимая кубок. – А в моем-то королевстве давно уж никакое волшебство не творится.

– Погодь-ка. Как же вы живете без чародеев? – теперь изумлялся уже Годимир.

– Так и живем. Еще при моем прадеде извели всех. Придворный чародей оказался гнусом подлым, продался соседке нашей, царице Малонье, чуть все королевство не погубил.

Царь сплюнул.

– Малонья эта, чтоб ей пусто было! Житья от нее нет. Сто лет, почитай, одни беды.

– Вот-вот! Ну и приказал прадед казнить предателя – на площади костерок быстренько сложили и сожгли гада у честного народа на глазах. Так другие чародеи, прознав про это, сбежали быстрее своего визга. Одни знахари да лекари остались.

Царь помрачнел и затряс головой.

– Ох, неладно это, брат Дарослав, неладно. Вовсе без чародеев нельзя. Случись что, защиты искать негде. Не хотел ничего говорить, но раз уж мы по душам… Стыло у тебя во дворце, неуютно как-то. Теперь вот думаю – уж не сглазил ли тебя кто? Силы чернобоговы ведь не дремлют, стремятся людей достойных погубить. Ты, конечно, и правитель сильный, и воин отважный… В народе о тебе добрая слава идет, люди тебя уважают, да только волшебная помощь никому еще не помешала.

– Ой, да хватит хвалу мне петь, давай-ка еще маленько отведаем сливовицы – от такой и чародеи не откажутся.

– Отведаем, а там и опочивать пора, небось заждалась тебя твоя королева…

– Не трави душу. – Измигунский владыка в который раз за вечер махнул рукой. – Уж и не упомню, когда был в Терезкиных покоях, у нее танцы до упаду, у меня военные советы да разъезды… Выпьем?

Царь Годимир выпил охотно и, размахивая свиной колбаской, снова за поучения взялся:

– Неладно это. Уж прости, брат, а неладно. На то ты и муж женатый, чтобы вместе одну постель греть. Это я, горемыка, двадцатый годок вдовствую. Как родила Любавушка моя младшенького, так и преставилась, сердешная. По ласке женской стосковавшись, от одиночества чем только не занимался. Принесли мне как-то мужики кости древнего чуды-юды, в поле выпахали. Так и начал собирать всякие диковинки, со всех концов царства мне их везут, уж часть палат отвел под редкости всякие. А ты иди к своей Терезе, женатому пристало теплое тело мять, а не старые кости созерцать.

– А что, дело говоришь, – оживился Дарослав, выпячивая грудь. – Еще по единой, и пойду!