— Жрецы Залмоксиса мудрее нас. А если бы истребителем призраков мог стать юноша, ты бы хотел оказаться на его месте, Алученте?

— Не знаю. Мой отец был гончаром, и дед, и прадед. Мне нравиться работать с глиной. Когда по твоей воле из бесформенного куска получается красивый кувшин, это по–настоящему здорово. А охотницы всю жизнь будут гоняться за призраками и никогда не станут счастливыми. Кстати, Меда, расскажи–ка, что задумала твоя сестрица?

Он нахмурился, сразу стал серьезней и взрослее. Я знала, что Алученте имел в виду, но не хотела обсуждать эту тему, а потому только пожала плечами и, подхватив корзину с бельем, пошла по тропе.

— Меда! – он догнал меня, схватил за руку. – Расскажи о планах Роместы!

— Ей пришло в голову, что мы прекрасно подходим на роль Охотниц. Она хочет, чтобы мы участвовали в испытаниях.

— Скажи, как ты относишься к ее идее?

— Во время праздников юноши соревнуются в стрельбе из лука и верховой езде, почему бы, и девушкам не испытать себя? А если вы с Роместой победите, если вы станете Охотницами?

— Победим…

Честно сказать, такая мысль просто не приходила мне в голову. Я не чувствовала себя готовой к подвигам, хотела жить как все. Иное дело – Роместа. С ней всегда возникали проблемы. То она отказала богатому жениху, и из этого получился настоящий скандал, то всерьез обсуждала идею о том, чтобы тайно пробраться в Рим и убить императора, который приходил с войной на нашу землю. Короче, родители мечтали как можно скорее выдать Роместу замуж и тем самым избавиться от всех забот. Идея участвовать в испытаниях принадлежала сестре, которая была старше меня на полтора года и всегда верховодила в наших играх и развлечениях. Я просто не подумала, что в этот раз просто могу не согласиться с ней.

— Если ты превратишься в Охотницу, Меда, то уже никогда не станешь моей женой. Или тебе все равно?

— Конечно же, нет, Алученте.

— Тогда скажи Роместе, что не будешь участвовать в испытаниях.

Его сильные пальцы до боли сжали мои плечи. Корзина выпала из рук. Он легко, как пушинку, приподнял меня, поставил на камень, посмотрел прямо в глаза:

— Я люблю тебя, Меда и никому не позволю вставать между нами, даже твоей сестре. Я люблю тебя, и ты будешь моей. Слышишь?

— Я тоже люблю тебя, Алученте.

И снова мне стало страшно, совсем как тогда, когда возникла за спиной черная тень. Зрачки Алученте были черны, как ночь и казались бездонными дырами, за которыми начиналось царство вечного мрака. Это была дорога, по которой приходили в наш мир зловещие призраки… Только что я сказала, будто люблю Алученте, но на самом деле я боялась его. Он мог убить, совершить любое безумство, лишь бы добиться своего. Он не привык отступать.

— Все будет хорошо, Алученте. По правде сказать, мы вряд ли пройдем эти испытания, наверняка они слишком трудные.

Наконец–то мне удалось выскользнуть из его цепких рук! Подхватив корзину, я побежала по каменистой тропе.

— Роместа может делать все, что угодно, но ты, Меда, принадлежишь только мне! – донеслось вслед.

Солнце палило все сильнее, сияя в зените. Говорят, именно в этот час черные тени обладали наибольшей силой…

* * *

В голове был сплошной туман, сквозь который, как лучи солнца пробивались удивительно яркие воспоминания. Яркие и, между прочим, совершенно невероятные. Кто бы мог подумать, что в первой своей жизни человек, которого теперь мы называли Художником, любил меня, а я, кажется, отвечала ему взаимностью! Но удивляться долго не пришлось, сознание вновь заполнил туман, а когда он рассеялся окончательно, стало ясно, что я выбрала не самое подходящее время для экскурсий в прошлое.

Меня раздражал какой–то металлический предмет, врезавшийся в запястье и не позволявший свободно двигать левой рукой, а также тусклое неровное освещение. Постепенно отдельные ощущения стали складываться в общую картину – выяснилось, что я сидела у замшелой стены, прикованная наручниками к ввинченному в нее кольцу. Мрачное помещение без окон и, как мне показалось, без дверей освещал только маленький огарок свечи, прилепленный прямо к камням. Обстановочка была настолько дикой, что я подумала о новом приступе воспоминаний, но, увы, ошиблась – неприятности происходили в жизни Яны Акулиничевой, то есть, проще говоря – в моей собственной.

Я попыталась восстановить разорванную цепь событий. Все началось с разговора с Ниной, которая потребовала сделать выбор, потом я вернулась в гостиницу, начала писать объяснительную записку, в дверь кто–то постучал… На этом воспоминания обрывались. Похоже, меня вырубили и доставили сюда, в мерзкое местечко, которое вполне можно было назвать темницей.

— Очнулась?

Сквозняк едва не задул свечу, громко стукнула дверь. Из темноты вышел Художник:

— На этот раз ты не выпорхнешь, как птичка, из клетки. Знаешь, почему тебе удалось спастись в Москве? Только потому, что счастливое избавление бесстрашной Охотницы входило в мои планы. Кто бы еще смог привести меня к Сестре?

— Где я нахожусь?

— В одном весьма надежном месте. Отсюда трудно сбежать. Теоретически, ты можешь избавиться от наручников, открыть дверь и тому подобное, только, вот жалость, времени на все эти развлечения у тебя маловато, — он прислонился к стене, огонек свечи блеснул в стеклах его очков. – Посему, не советую даже пытаться. Надеюсь, ты уже вспомнила, Яна, что если одна из Сестер–охотниц безвременно погибает, вторая превращается в обычного, лишенного способности сражаться с тенями человека. Так с вами произошло в прошлой жизни, когда я убил твою Сестру, носившую имя Кэйт. Проблема состояла в том, что мне удалось это сделать только после вашей победы в главной битве. Теперь все будет иначе.

— Тогда почему я все еще жива?

— Убить свою обожаемую невесту, милашку Меду?! Нет, Охотница, ты будешь жить. Живые страдают больше мертвых. Умрет Роместа. Но больше вы не воскреснете! Если Сестры–охотницы погибают до главного сражения или во время него, ворота Вечности закрываются для них. Следующей жизни не будет, вы сами станете потерянными душами. Ты будешь жить, оплакивая Сестру и зная, что после смерти для тебя кончится все. Хороший план?

— Отличный. Но с одной маленькой поправкой – тебе никогда не победить Сестер–охотниц.

Меня выводили из равновесия не столько слова Художника, сколько его развязанная, нагловатая манера держаться.

— Глупые девчонки и подумать не могли, что время главной битвы наступит совсем скоро! Согласись, вы не готовы к ней. Ни ты, ни эта, как ее… Нина Флореску, если память не изменяет. Но, к счастью, вам не придется потерпеть фиаско в решающем сражении, ибо старшая Сестра не доживет до него. Я обменял твою жизнь на ее. Нина знает условия – она придет в условленное место, якобы для переговоров, и останется там навсегда. Ты же получишь свободу, — Художник посмотрел на часы. – Сожалею, но у меня свидание. Скоро я вернусь с головой Охотницы. Счастливо оставаться!