– Они лазают вверх и вниз по несколько раз за день, – сказал Свартэльд. – Чтобы поддерживать в себе жизнь. Чтобы поддерживать жизнь в нас. Ты помнишь?

Помнишь? У меня на плечах до сих пор не зажили следы от ремней корзин.

– Я помню.

– Когда день подойдет к концу, они лягут спать. На следующий день они поднимутся и будут делать то же самое. А потом наступит зимнее солнцестояние. Они будут сидеть в домах вокруг очагов, пить чай и забродившее вино. Они будут закатывать рукава и показывать свои шрамы. Станут смеяться над ошибками друг друга, дарить вещи, сделанные своими руками, купленные или украденные. А на следующий день они будут долго спать.

– Долго? – Ример поднял бровь и взглянул на мастера, у которого хватило наглости хмыкнуть.

– Дольше, чем в обычные дни, скажем так. Но вот мой вопрос тебе: надо ли нам отобрать у них этот вечер?

– Конечно нет, мастер.

– А почему нет?

– Потому что их дни трудны, – Ример знал, что угодил в ловушку, но ловушек Свартэльда всегда было трудно избежать. Хочешь или нет, все равно попадешься.

– Это так. Их дни трудны. Подари имлингу праздник – и можешь мучить его остаток года.

– Так давай устроим праздник, не приплетая никаких женщин!

Свартэльд посмотрел на него.

– Ты Ворононосец. Они не могут заставить тебя. Но если ты создашь семью, имлинги отпразднуют это. Они забудут всех павших у Равнхова. Забудут пепел, убивший урожай. Они забудут даже Ворона. Все, что они хотят видеть – молодость, надежду и любовь. Новое поколение Ан-Эльдеринов. Что-то незыблемое посреди хаоса. И под каким углом ни взгляни на случившееся, этот хаос устроил ты, Ример. Самое страшное, что с тобой может случиться – ты обретешь теплые объятия, в которые сможешь погружаться по вечерам. Бывают судьбы похуже, мальчик.

Ример пристально смотрел на него.

Свартэльд откровенно развлекался.

– Что? Ты думал, что тебе не придется расплачиваться за пост Ворононосца? Что тебе ничем не придется жертвовать?

Ример не ответил. Что он мог сказать? Он уже пожертвовал единственным, в чем видел смысл. Отдать себя другой казалось смертным приговором. Это означало, он принимает тот факт, что Хирка потеряна для него. Что она никогда не вернется.

Между деревьями бежал одетый в черное Колкагга.

– Мастер Свартэльд! Ворон! – Он подбежал к ним и сделал все возможное, чтобы скрыть сбившееся дыхание. Он протянул Свартэльду белый чехол с печатью Совета. Знак ворона жив, хотя сам Всевидящий не существовал никогда.

Свартэльд протянул чехол Римеру.

– Это твоя печать.

Ример взял его и извлек маленький бумажный свиток. Пока он читал, по его рукам бегали мурашки.

– Это последний отряд из Равнхова. Он недалеко от Маннфаллы. Говорят, их мало и на них напали. Несколько имлингов тяжело ранены.

Свартэльд кивнул:

– Я знаю. Но мы отправили всю подмогу, что могли, несколько недель назад.

– Нет. На них напали совсем недавно, – Ример протянул ему письмо. – И не имлинги. Они утверждают, это были набирны.

Свартэльд схватил письмо. Никто не видел слепых с того самого момента, как взорвалась гора Бромфьелль. С того судьбоносного дня. Со дня, когда погиб Урд и пал зал Ритуала. Когда Хирка все еще находилась здесь. Теперь ее не было, и все указывало на то, что и слепых хотя бы пару минут быть не должно.

Ример сжал чехол в руке. Свартэльд смотрел на него.

– Будь осторожен со своими желаниями, Ример Ан-Эльдерин. Возможно, ты нашел причину не устраивать праздника.

Я убила.

Мысль пришла к ней еще до того, как она поняла, что проснулась. Кровь согревала руку, которой она сжимала нож. Ее убийство. Ее падение. «Не убивай», – говорил отец Броуди. Хирка предпочла бы, если бы он сказал: «Не умирай». Может быть, он еще жив?

Глаза опухли, и она вспомнила, что плакала. Это несправедливо. Просыпаясь, надо чувствовать себя прекрасно и не помнить ни о чем. Недолго, пока не нахлынут воспоминания о том, что пошло не так. Она часто думала об этом раньше. В другом мире. В другом времени. В хижине в Эльверуа, где за окном кричали чайки, а в гостиной сидел отец и толок сушеный солнцеслез. В тот раз она проснулась и была обычной девочкой. До тех пор, пока не вспомнила.

Дитя Одина. Гниль. А что я теперь?

Как только она откроет глаза, все исчезнет. Нет никакой хижины. Нет ставней на окнах. Нет даже нормальных бревенчатых стен. Просто голая комната в гостинице, в высоком постоялом дворе, где никто друг друга не знает. До Хирки доносился шум города. Он был слышен, когда она засыпала, и был слышен теперь, когда она проснулась. Тот факт, что здешние люди не сходят с ума, удивлял. Потом она вспомнила, что произошло, и поняла, что да, сходят. Все до одного. Не надо было ей являться в этот мир.

Если бы она осталась в Имланде, все остались бы в живых. Отец Броуди. Джей, ее мама и младшая сестренка. В груди завыла боль, она горевала по всему и всем, кто больше никогда не будет с ней.

Ну, по крайней мере, Хирка прибыла сюда не одна, ведь у нее был Куро. Друг, который знал, что она говорит правду, потому что они оказались здесь вместе. Можно было говорить: «Мы». Теперь осталась только она.

И слепой…

Ей надо выбираться отсюда и идти обратно в теплицу, пока никто не нашел набирна. Пока он не начал бродить по окрестностям. Голый. Знающий об этом мире так же мало, как и она когда-то.

Хирка открыла глаза. На ночном столике горел светильник с зеленым абажуром. Она все еще была одета, но кто-то укрыл ее одеялом. Должно быть, это он. Мужчина, который ее ограбил. И спас. Мужчина в свитере с капюшоном. Пахло дымом. Она осторожно повернулась. Он сидел на стуле перед окном и вглядывался в серое небо. Капюшон спущен. У него были русые волосы, которые топорщились во все стороны, как густая трава. Их кончики выгорели. Теперь он казался другим. Теперь, когда она знала, что он ей ничего не сделает.

Мужчина постукивал по подлокотнику кресла, сжимая в руке сигарету. Джей курила, но скрывала это от мамы. «Курение убивает людей», – говорила она. Но Джей убило совсем не это.

Мужчина бросил на нее взгляд и вздрогнул, когда заметил, что она проснулась. Он нажал на свой телефон.

– Сейчас четыре часа вечера. Ты проспала пару часов, – сказал он.

Хирка села в кровати. Люди здесь озабочены временем, как будто им всегда его не хватает. Ей же надо было всего лишь выглянуть на улицу. Небо знало, сколько она проспала, а более мелкие частицы времени ей без надобности.