При встрече с возникшим как будто ниоткуда спецназом почти все повели себя правильно. Мудрые старики тут же побросали свой антиквариат на землю и быстренько подняли лапки кверху. Погонщики с ишаками тоже повели себя умнó, то есть остановились и не пытались даже дернуться. Автобус, издав напоследок совсем уж неприличный звук, тут же заглох. Вполне возможно, навсегда.

Молодежь схватилась было за оружие, но после нескольких выстрелов в воздух резко поумнела и успокоилась. И все дружно принялись с истинно восточным философским спокойствием наблюдать, как военные проводят досмотр. В смысле, безжалостно потрошат упаковку грузов.

На этом героическая часть истории заканчивается, и начинается откровенный фарс.

Никаких грузов военного назначения, не считая, естественно, огнестрельного оружия у каждого из присутствующих. Что в Афганистане в то время не являлось не только преступлением, а даже мелким правонарушением. Любой мужчина в тех краях скорее вышел бы из дома без штанов и галош, нежели невооруженным.

И чего-либо ценного — тоже НИЧЕГО. Сплошное копеечное барахло в самом что ни на есть прямом смысле этого слова. Картина неизвестного художника «Соблазненная и покинутая». А ведь клялся, призывая Аллаха в свидетели, особо доверенный агент из местных, что именно здесь и в это время проследует нечто особо важное. И прозрачно намекал на усиленное вознаграждение, шалунишка. А что имеем? Типичный ложный караван, призванный сосредоточить на себе внимание шурави к себе и отвлечь от чего-то более важного. Например, другого каравана, в сотне с лишним километров к юго-западу. Которого с нетерпением ожидала в определенном месте усиленная взводом войсковой разведки группа Большакова, получившая информацию из совсем другого источника. И дождалась.

Первыми по высохшему руслу реки на невысокой скорости проследовали трое на мотоциклах. С целью осмотреться на месте и, убедившись в отсутствии опасности, дать добро на выдвижение основной колонны. Ими занялись в последнюю очередь.

А сначала разобрались с экипажами и пассажирами проследовавших минут двадцать спустя пяти внедорожников. И покрошили всех к чертовой матери в салат оливье фабричной нарезки.

А что еще прикажете было сделать? На пулеметную очередь поперек курса и стрельбу по колесам товарищи отреагировали мгновенно и в корне неправильно: открыли ответный огонь и попытались проскочить на скорости.

Стрельбы по конечностям, как в «Моменте истины», к сожалению, не получилось. Да и не торчали из салонов автомобилей никакие конечности. В общем, умерли все.

Толстяк Пир-Мухамед превратился буквально в решето. Американцу досталась одна-единственная пуля, зато точно в лоб. Китайца обнаружить не удалось. Как выяснилось, еще до того, как угодить в капкан, два идущих в хвосте колонны автомобиля вдруг остановились, постояли немного, потом один за другим развернулись и на всех парах рванули в сторону границы.

— Интуиция у товарища, однако, — заметил капитан Никитин, позывной «Кайман».

— Имеет место, — кивнул высоченный капитан Бацунин, позывной «Доктор». Истинный с виду ариец.

Зато обнаружились кое-какие документы, избавившие многих, как позже выяснилось, от достаточно серьезных неприятностей.

* * *

Вышестоящее командование поначалу признало операцию проведенной крайне бездарно и приступило было к оргвыводам, как… Как кто-то обратил наконец внимание на доставленные группой документы, и гнев сменился если не милостью, то брезгливым «пошел вон». То есть ожидаемых репрессий не последовало, а наград никто и не ожидал.

Золотую Звезду Героя Большаков все-таки получил. Через полтора года после описываемых событий и совершенно за другую операцию. Как самому ему казалось, не особо-то и выдающуюся.

Аэропорт Вена-Швехат, лето 1990 года.

Он вошел в ресторан и занял место в полупустом зале спиной к стене за столиком в углу. Дождался официанта и сделал, не заглядывая в меню, заказ. Закурил (в то благословенное время забота о здоровье граждан еще не вошла в стадию карательной) и принялся ожидать.

— Вы позволите? — вежливо спросил невысокий, хрупкий с виду азиат средних лет.

— Сделайте одолжение, — вполне светски отозвался Большаков. — Я взял на себя смелость заказать вам кофе по-турецки. Иди вы предпочли бы зеленый чай?

— Чашечка крепкого сладкого кофе будет в самый раз. — Азиат присел за стул напротив, достал из кармана портсигар и зажигалку.

Они буквально столкнулись взглядами несколько минут назад в зале ожидания. И повели себя вполне адекватно, то есть не стали бросаться ни друг на друга, ни друг от друга. Большаков в тот момент располагался ближе к ресторану, поэтому туда и направился. А вскоре и давний знакомый подтянулся.

И что тут такого? Почему не поболтать о том о сем двум давним знакомым, пока судьба в очередной раз не разбросает их по разным окопам?

— Как поживаете, полковник Большаков?

— Благодарю вас, полковник Фан Куан, неплохо. А вы?

Ошиблись, кстати, оба. Большакову примерить папаху, пусть даже дома перед зеркалом, не позволяла занимаемая должность. А перейти на вышестоящую (хотя предлагали) не позволяло нежелание маршировать по паркету.

Его сосед по столику второй десяток лет пребывал в этом высоком звании. Вот только звали его теперь не Фан Куан, а Чжи Вэйши. Имя это, к слову, было настолько же фальшивым, как и многие предыдущие.

— Браво, — расплылся в улыбке китаец, осторожно отпивая из чашки. — Ваш английский стал еще лучше, на уровне носителя практически.

— Но все равно на порядок хуже вашего, — отвесил ответный реверанс Большаков.

— Давно не виделись.

— Точно. Какими судьбами здесь?

— Направляюсь на юг Европы, — ответил китаец. — А вы?

— На северо-запад от вас.

— Следует ожидать жертв и разрушений? — невинно поинтересовался полковник Чжи.

— Ну, что вы, — покачал головой его русский коллега. — Я теперь просто чиновник в погонах.

— Та же самая картина, — с ностальгической грустью заметил собеседник. — Просиживаю штаны на службе с девяти утра до семи вечера. А дома веду себя, как настоящий шанхаец.

— Что это значит?

— Шанхайцами у нас сейчас называют подкаблучников.

— Что-то в этом роде я и предполагал, — сдерживая ехидную улыбку, заметил Большаков.

— Время не удержать. Все героическое в моей жизни уже, к сожалению, в прошлом, — с грустью заметил китаец.

— Точно, — кивнул подполковник.

— И все равно я искренне рад, что наши дорожки не пересеклись. В этот раз, по крайней мере.

— Взаимно, — согласился один якобы чиновник с другим.