— Ловля Творца на живца?

— Не ерничай.

— Но ведь я прав?

— Да… Я заточена здесь уже много лет. Я в тюрьме. Я могу впустить в свой локус кого угодно… и выпустить, но не могу покинуть пределы своей темницы. Освободить меня может только новый бог этого мира…

— Ты не выглядишь страдающей… прости мою грубость.

— Три сотни лет мое сознание было на грани распада… Я приходила в себя очень долго… Сначала как малая, чуть тлеющая искра, стонущая от боли в тюрьме-локусе, вопиющая к безмолвному Творцу… Кредитор был рядом. Он глумился, он знал, что я все слышу и понимаю. А когда он уходил, посмертная маска Атрея жалила меня мертвым взглядом… — Раздался вдох-шелест, сухой, точно ветер катал по брусчатке осенние листья. — Когда из бога выпивают жизнь, Фатик, это страшно…

Я покосился на белую пустоту под ногами и буркнул:

— Ладно. Ты уверена, что Кредитор не заявится сюда, почувствовав твое пробуждение, и не даст нам обоим по… гм… по рогам? Где он вообще? Как выглядит?

Острые плечи поникли.

— Я коплю силы уже несколько лет, и за это время ни разу не ощутила его присутствия. Я полагаю, он уверился, что ловушка для Творца не сработает, и ушел. Он способен так же произвольно переходить в любые миры сущего, как смертные — из комнаты в комнату, и уследить за ним я не могу. Он давно уже не убивает богов, ибо понял, что и этот его ход не выманит Творца. Он затаился где-то в мирах сущего, как ловчий паук, и ждет…

— Расскажи, как он выглядит, чтобы при встрече я…

Талаши вздохнула.

— Он меняет обличья как маски. Кредитором можешь быть даже ты, Фатик. Вернее, он может выглядеть, как ты.

Я вздрогнул и бросил взгляд на самого себя — смутное отражение в полированном мраморе столешницы.

— Я — это я, Фатик М. Джарси, богиня! Был, есть и всегда им пребуду, ежели, конечно, какой-то чародей из Тавматург-Академии Талестры не вздумает превратить меня в столб либо в девицу, что, как я знаю, при нынешней квелой магии невозможно.

Пепельные губы дрогнули в слабой улыбке. На миг сквозь глаза Талаши на меня взглянула шальная Лигейя.

— Я бы не сказала, что это невозможно… Но тебе нечего беспокоиться, тебя — не превратят. Ты должен еще много сделать…

— Ты намекаешь, что у тебя имеется для меня работенка?

«Да», — сказали тени.

На меня снова надевали ярмо. Но, знаете, я постепенно начал привыкать к таким поворотам.

Мы помолчали. Волосы-тени тревожились, по ним пробегала рябь, хотя я не ощущал ветра. Впрочем, богиня в ипостаси Талаши, даже сидя, была намного выше меня — может, ветер все-таки задувал, скажем так, поверху.

Я проговорил:

— Хорошо. Кое-что я понял, кое-что осознал. А теперь, Талаши, разъясни, что мне предстоит совершить и почему, Гритт подери, мне нельзя чертыхаться именем Гритта. И, яханный фонарь, прошу тебя очень вежливо, расскажи мне, твою мать, об эльфах!

И богиня рассказала мне об эльфах.[9]

— Прощай.

— Я буду тебе сниться, Фатик!

— Только не в облике Лигейи.

Мне показалось, что в глазах Талаши сверкнул насмешливый огонек.

— Удачи, Фатик М. Джарси!

Я поправил пояс, куда уложил кровавую каплю Бога-в-Себе. Мне показалось, что эта штуковина, соединенная отныне с нитью моей жизни, внезапно стала тяжелее каменной глыбы…

Свет померк, и я очутился в ледяном мортуарии прямо перед статуей моего напарника. Олник стоял, прикрыв глаза, и бурно дышал, распахнув рот.

Магический мерцающий лед, на который распалось тело убитого Кредитором Атрея, был изрядно подтоплен вокруг гномьих ботинок. Сам гном продолжал разогреваться. Если помните, я как-то говорил, что гномы с холодом на «ты», и Олник был тому примером. Уж не знаю, какова природа феномена, но чем холодней вокруг, тем сильнее разогревается гномья кровь, не допуская обморожений тела. Она, конечно, не вскипает, но делается чрезвычайно горячей, не вредя при этом внутренним органам и, в первую очередь, мозгу (и не нужно шуточек на тему «Было бы что повреждать в гномьей черепушке»!). Реакция продолжается до тех пор, пока вокруг не станет теплей, или внутренние резервы организма не иссякнут. Правда, после такого на гномов нападает лютый жор, вещь крайне затратная, если учитывать размер гномьего желудка (а влезает туда, поверьте, много), так что подавляющее большинство этих ненасытных малышей при наступлении холодов предпочитают все же утепляться.

Я переступил нагрудник из драконьей чешуи на рыбьем клее и щелкнул напарника по носу. Талаши сказала, что в этом случае Олник отмерзнет. Чувство юмора у богини… гм, было.

— Фатик! — Гном попытался сграбастать меня в объятия.

— Отлипни!

Он зарыдал:

— Эркешш махандарр! Я же видел, как тебя проглотил демон!

Я отстранил его и принялся бродить меж ледяных пик, собирая оружие. Товарищ семенил следом. Оскальзываясь на льду, он продолжал рыдать:

— Он наклонился и тебя — ам! Я же видел! Видел! Как ты выбрался, слушай? Ты вспорол ему брюхо, да? Я знаю!

— Оптический обман — это я его проглотил.

Он заморгал, вытер слезы:

— Да-а?

— Брось таращиться, давай собирай наши манатки. Здесь больше нельзя оставаться.

— А…

— Пойдем.

Она все еще не уснула, я ощущал ее взгляд, направленный, казалось, отовсюду. Многомерный локус-тюрьма, невидимый для смертных… Талаши — или Лигейя? Лигейя — или Талаши? Кто сейчас смотрел на меня оттуда?

* * *

— Не все дары, которые вы получите от меня, проявятся сразу… Твой гном — бесстрашный маленький гном — получит то, в чем сейчас видит смыл своей жизни…

— Что же это? — спросил я рассеянно, слишком ошеломленный открытыми мне тайнами.

— Он скоро узнает. И ты.

— Материальное?

— Ну, это как посмотреть.

— Золото? Богатство? Ему как раз и нужно… богатство.