— А ей повезет?

— Не знаю. Надо подождать и подумать. Но одно тебе могу сказать точно. Несколько дней тебе надо быть максимально собранным и готовым к любым неожиданностям. Отбрось предрассудки и сконцентрируйся. Не упускай ничего. Представь, что за каждым твоим шагом ведется постоянная слежка, каждое твое слово взвешивают и оценивают на предмет уязвимости, что каждый вокруг тебя — смертельный враг. Шутки кончились, Олег. Настя тебя никогда особенно не любила, да и было за что, прямо скажем, а меня считала вообще чуть ли не рабыней. Она всегда ратовала за наш окончательный разрыв. А тут представился такой случай! Да она себя считать будет, едва ли не освободительницей сестры! Никакие уговоры не помогут.

Олег внутренне поежился. Хотел было добавить, что дело не в освобождении сестры, а в личной Настиной мести, но подавился, на сей раз словами.

— И как долго? — спросил он. — Как долго мне шарахаться от собственной тени?

— Пока она не иссякнет, пока не случиться прорыв или пока…, — Ирина смолкла.

— Договаривай, — сказал Олег. — Пока Настя не уничтожит меня?

— Да.

Перспективы вырисовывались самые радужные. Как у приговоренного к смерти, внезапно получившего возможность выбрать способ.

— Так, — произнес Олег. — А что насчет крови на руках, о которой она говорила? Может быть, это как раз ее кровь?

— Посмотрим, — сказала Ира. — Но вряд ли. Мы всегда очень остро чувствуем угрозу.

— Угрозу вы чувствуете, кровь на руках видите, — совсем расстроился Олег.

Ему немедленно вспомнились слова мамы на свадьбе. Черт, если она уже тогда Ирку ведьмой называла, что ж не сказала мне ничего? Хотя, в общем-то, сказала, сейчас же напомнил себе Олег. Только немного другим языком.

— Значит, магия и волшебство, — вслух произнес он.

Вздохнул.

— Слушай, Ир, а если я ее убью?

Ирина грустно на него посмотрела.

— Может быть, так и придется сделать, — холодно ответила она. — Тут уже либо Настя, либо мы.

1

Николай Сергеевич сидел за столом и размышлял.

Первым его желанием после разговора с Федором было немедленно схватиться за телефон. Это был прекрасный повод. Потом он вспомнил последний разговор с Миленой и, стиснув зубы, заставил себя успокоиться. Торопиться было ни к чему. Спешка в отношениях с ней могла все свести на нет в два счета.

За полчаса размышлений, ситуация сильно не изменилась. В лесопарке обнаружили неопознанный труп, но принадлежность его к деяниям проснувшейся Тени никем не была доказана. К несчастью, и не опровергнута тоже.

Слабоватый аргумент в разговоре, решил Николай Сергеевич, выключая телевизор. Мало ли в Москве находят каждый день неопознанных трупов!

И все-таки, как оправдаться?

Что сказать, дабы ситуация с Шершнем выглядела и в ее глазах абсолютно верной?

Придется рискнуть, принял решение Николай Сергеевич, подвигая к себе телефон. Главное, собраться. В конце-концов, кто не рискует, тот…

Милена подняла трубку на третьем гудке.

— Слушаю тебя, — прозвучал ее удивительный голос.

Его Николай Сергеевич готов был слушать часами.

— Приветствую, — поздоровался он, стараясь быть максимально холодным. — У нас проблемы.

— У вас? — уточнила Милена. Она всегда старалась подчеркнуть внезапно разверзшуюся между ними пропасть.

— Скорее, у вас, — ответил Николай Сергеевич.

— Вот как? И что случилось у нас?

— Тень, — коротко сказал Николай Сергеевич. — Одна из двенадцати.

Милена помолчала. Очевидно, подобные известия были для нее сейчас совершенно не ко времени.

— Ты уже призвал своего палача? — после затяжной паузы с неприязнью осведомилась она.

— Я хотел это с тобой обсудить, — соврал Николай Сергеевич. — Не хочу повторения прошлого раза.

— А повторения и не будет, Коля. Дело сразу уйдет в Трибунал.

— Почему ты так цепляешься за этих тварей? — непроизвольно возмутился Николай Сергеевич, но тут же сдержал рвущуюся злость. — Они же людей убивают, Мила! И не просто стреляют, а пытают, мучают перед смертью! Помнишь, как твоя последняя Тень развлеклась, а? Как она, нажравшись стеклоочистителя, поперлась на железнодорожной станции стрелками поиграть, помнишь? Ты тогда трупы с пассажирского поезда не разгребала! Что-то не видел я тебя в числе помощников МЧС!

— А ты разгребал, поди?

— И я, и половина Управления в придачу! Потому что чувствовали свою ответственность за то, что выпустили горячо обожаемую тобой мерзость из клетки! И хвала Господу, что Шершень ликвидировал ее без осложнений! А она, кстати, в аэропорт рвалась! — Николай Сергеевич смолк, задохнувшись.

Все-таки не сдержался я, черт! Не смог смолчать, подумал он с отчаянием. Ну, почему же ты не желаешь меня понять, Мила!

— Ты выговорился? — холодно спросила она после паузы.

— Да, — хрипло ответил он.

— Я тебе говорила и скажу сейчас, Коль. Все они — уникальные создания божьи. Не каждому дано выжить в этом мире двести-триста лет. Они — наш последний рубеж. Помнишь, мор в Европе, эпидемии оспы? Как думаешь, нам удалось их остановить? Хотя ты, конечно, в курсе…

— Конечно в курсе, — рассмеялся Николай Сергеевич. — Вы подняли всего пятерых. Они резали и зараженных, и здоровых на право и налево, не покладая рук. И ты называешь это — остановить чуму?

— А как ты это называешь? Разве ты не читал учебники истории?

— Мне твоя история давно поперек горла стоит, Мила. Или ты никак не можешь расстаться со средневековьем? Сейчас таких эпидемий нет и быть не может.

— А СПИД? — вкрадчиво вставила Милена.

— Предлагаешь больных СПИДом резать на улицах? Ты в своем уме?

— Еще не вечер, Коля, — вздохнула она. — Надеюсь, что до этого не дойдет. Но бездарно терять таких бойцов — не позволительная роскошь. За полтора столетия к ним не добавилось ни одного! Слышишь, ни одного!

Николай Сергеевич отстранился от трубки, прикрыл ее рукой и от всей души смачно выругался.

— Ты хотела сказать — убийц, — вернулся мгновением позже он.

— Хорошо, убийц, — согласилась Милена. — Называй, как хочешь. Но, согласись, иногда они бывают очень полезны.

— Пример, Мила.

Милена смолкла. Через несколько секунд ее голос возник в трубке снова:

— Атипичную пневмонию помнишь?

Николай Сергеевич почувствовал нехорошую тяжесть в груди. Не может быть, подумал он. Невозможно. Никто не мог дать добро на такое. Сейчас не средневековье, в конце-концов!