– Из-за твоих штанов, – улыбается мальчишески, становясь на мгновение открытым, распахнутым всему миру, а я икаю. – Вот, уже замерзла.

– Нет, нет… мне тепло, – бормочу, а Мирослав кладет руку на мою чуть повыше локтя, и я даже через ткань кофты ощущаю, какая у него горячая ладонь. Обжигающая.

Мирослав резко притягивает меня к себе. Я упираюсь руками в его каменную грудь, такую горячую под тонкой футболкой, такую стальную. Мир близко, его губы на уровне моего виска, но не касаются, только дыхание щекочет, от чего тонкие волоски на шее дыбом становятся. Снова это сладостное и мучительное ощущение в кончиках пальцев, в животе, в слабеющих коленях. От него одновременно хочется смеяться счастливо и жмуриться стыдливо. Нас же могут увидеть!

– Спасибо за яблоки, – говорю вместо той чуши, что засела в голове, и скольжу взглядом вокруг ямочки на подбородке Мирослава.

– А вдруг все-таки не я? – губы растягиваются в ленивой усмешке.

– Но это все-таки ты.

Молчит. Его руки на моей пояснице, пальцы легонько барабанят, отстукивая рваный ритм. В нем, кажется, нет никакой логики, но есть тайная мелодичность. Хочется впитывать ее кожей, вибрировать в такт с ней, пытаться разгадать ее гармонию. Я поднимаю взгляд, смотрю в глаза Мирослава, а они совсем темными сейчас кажутся, словно небо тучами заволокло. Длинные темные ресницы с выгоревшими кончиками отбрасывают тени на нижние веки, а пальцы Мирослава снова находят мои шрамы, только теперь те, что прячутся под одеждой. Он всегда их находит, где бы они не скрывались. Я облизываю губы – совершенно без всякого на то смысла, – но Мирослав смотрит только на них, дергает кадыком и наклоняется ниже. Без объявления войны, по-варварски, он берет меня в плен. Обвивает руками, прижимает к себе так близко, что в груди ноет, а губы оказываются растерзанными напористым поцелуем. От него кружится голова, спирает дыхание, сильно клокочет сердце. Вмиг становится жарко, но я все равно еще ближе к сильному телу льну. Но вдруг совсем рядом что-то хлопает, я вскрикиваю, отталкиваю Мирослава, а он смотрит мне за спину и смеется.

– Это кот, – объясняет, а я смотрю на нашего Рыжика, живущего на заднем дворе и питающегося всем, что только можно, включая мышей.

Кот отвечает нам удивленным мяуканьем, будто не ожидал никого увидеть и буквально шокирован.

– Рыжик, блин! – шиплю. – На кастрацию отведу, допрыгаешься!

Если бы мог, Рыжик обязательно показал мне язык. Но вместо этого он продолжает гонять железную миску и утробно урчать, будто в его животе демон поселился. Это именно ее он скинул со специальной подставки, напугав меня до икоты, и сердце теперь клокочет вовсе не из-за романтики.

– Испугалась?

– Очень, – признаюсь и пытаюсь отдать Мирославу кофту, но он качает головой.

– В подсобке положи, мне она не нужна, – говорит и проводит пальцами по моим губам. – Очень сладкая.

Мирослав смотрит на меня… порочно, а дыхание его тяжелое и рваное.

– Из-за штанов курить хотелось, а сейчас еще хуже, – признается по секрету и смеется, увидев мою реакцию.

– Ты пошляк.

– Я вообще плохой мальчик, – кивает абсолютно серьезно, а я делаю шаг назад.

Но вдруг у дверей меня простреливает одна мысль. Идея. Глупая, наверное, но мне просто нужно спросить:

– Мир, ты любишь шарлотку?

– Что?

– Яблочную шарлотку. Пирог такой, вкусный.

– Арина, я честное слово, не такой тупой, чтобы не знать про шарлотку, – Мирослав закладывает руки в карманы и смотрит вопросительно. – Мне интересно, к чему ты клонишь.

– Или может, – обвожу его рукой, – ты за фигурой следишь? Ну там, БЖУ, все дела, дефицит калорий, сушка.

– Ты меня с ума сведешь, Арина.

– Ну не все тебе мои мысли путать, – фыркаю, а Мирослав объявляет:

– Я люблю шарлотку.

– А вечером… вечером ты никуда не спешишь?

Ощущение, что Мирослав изо всех сил сдерживает смех, но я грозно свожу брови. Нечего насмехаться, я тут, можно сказать, на запретную территорию ступила, мне страшно и весело одновременно.

– Уже никуда не спешу.

– Тогда замечательно, – киваю деловито и сжимаю в тонкую нитку губы, чтобы они не складывались в предательскую улыбку. – Вечером, после закрытия, не уходи никуда. Будем печь шарлотку и яблоки перерабатывать.

Я ныряю в распахнутую дверь, закрываю ее за собой и приваливаюсь спиной. Кажется, я только что пригласила Мирослава на свидание.

Арина

– С тобой точно все хорошо? – Катя смотрит на меня озабоченно. – Ты… веселая.

– А что, подозреваешь меня в чем-то?

– Да нет… ладно, работай, мне на склад надо.

Я и правда всю смену только и делаю, что улыбаюсь. Всем. Посетителям, Кате, Женьке, всему миру. Миру я улыбаюсь тоже, только украдкой – все больше его спине. Наверное, гордость не позволяет демонстрировать, насколько сильно жду этого глупого свидания, которое сама же и организовала. Первое в моей жизни свидание. Пусть и такое странное. Нет, Арина, ты просто сошла с ума, и из-за этого вы вместе с Мирославом всего лишь будете печь шарлотку. Никакой романтики, обычная кулинария. Ясно тебе? Тянет смеяться в голос. Нормальные люди в кафе ходят, на крыше столик накрывают или в парке на березы смотрят, за ручки держатся, а не яблоки утилизируют. Во мне борются эйфория и здравый смысл, и я не знаю, кто победит к концу вечера.

– У тебя кто-то появился? – спрашивает вдруг Катя во время очередной паузы между заказами.

Сегодня посетителей мало, перерывы случаются все чаще, а длятся все дольше. Даже Женя, улучив минутку между заказами, умотал болтать по телефону со своей подружкой и яблоками хрустеть. Кажется, он уже успел съесть не меньше десятка.

– С чего такой вывод? – делаю вид, что очень занята, натягиваю на лицо каменную маску, а руки с удвоенной скоростью порхают, натирая бокалы.

Я чувствовала, что Катя может пойти напрямик – это ее стиль. Но когда она в лоб задает свой вопрос, на секунду теряюсь.

– Ты… – Катя прищуривается, постукивает длинным пальцем по подбородку и слова подбирает, а я жду, когда «родит», готовлюсь к обороне. – Ты светишься. Честное слово, никогда тебя такой не видела, а уж я тебя видела любой.

– Да ну, глупости. Не придумывай.

Почему-то именно в этот момент Мирославу нужно на меня посмотреть. Щеку обжигает, кожа нагревается, словно я рядом с печкой присела, и жар дышит в лицо. Да чтоб тебя, снова мысли путаешь! Отвернись, я сказала! Конечно, никакие мысленные приказы неспособны остановить Мирослава.

– Ничего, Кать, из того, о чем стоило бы разговаривать, – отмахиваюсь, но Катя опирается локтем на стойку, «зажимает» меня, отсекает от выхода и припечатывает серьезным взглядом, в котором, впрочем, горят огоньки. И беспокойство. Она всегда волнуется обо мне, даже если для этого нет ни единой причины.