— Материалами экспертной комиссии Вы изобличаетесь в том, что будучи начальником планового отдела «Камчатстроя» умышленно проводили вредительскую работу в области нормирования, организации и оплаты рабочего труда. Вы себя в этом признаете виновным?

Ответ: Нет, не признаю.

И далее отец в который раз терпеливо разъясняет следователю облыжный характер обвинений на свой счет:

— Работа по нормированию вообще не входила в функцию Планового отдела. Согласно постановлению Декабрьского пленума ЦК ВКП(б) от 1935 года «О стахановском движении в промышленности и на транспорте», вопросами технологического нормирования на предприятиях должны заниматься и руководить непосредственно директор предприятия, главный инженер и руководители цехов — инженерно-технические работники Плановый отдел выполнял работу в области тех. нормирований лишь в нескольких случаях, когда на это имелись спец. распоряжения Гл. инженера. Таким образом ответственность за состояние технического нормирования «Камчатстроя» я нести никак не могу Прорабы участков и нормировщики в своей работе мне не были подотчетны. Со своей стороны, когда в 1936 году должны были вводиться новые нормы выработки и расценки, утвержденные СТО от 1 апреля 1936 года, я, видя, что никто на строительстве, в том числе и главный инженер ничего не делал для внедрения и разъяснения норм и расценок, я, в порядке личной инициативы, поместил по этому вопросу в июне-июле месяце 1936 года подробную статью в газетах «Камчатская правда» и «Стройка», сделал доклады на инженерно-техническом совещании, обще-построечно-производственном совещании, а так же разработал проект приказа и инструкции о введении новых норм и расценок, что было утверждено Нач. строительства Рябовым. Эта работа была проведена в полном соответствии с директивами вышестоящих органов по этому вопросу. За все время в 1936 году в плановом отделе были разработаны, насколько мне помнится, только нормы по распиловке леса — и, на основе единых Всесоюзных норм были составлены сводные справочные таблицы для транспорта и по монтажу металлоконструкций. Перечисленным ограничилась работа Планового отдела в области тех-нормирования в 1936 году, а в 1937-м вопросами технормирования Плановый отдел вовсе не занимался, а занимался этим производственно-технический отдел. В вопросах организации зарплаты рабочих моя работа сводилась к разработке приказов и инструкций по строительству и по введению различных, утвержденных правительством, систем оплаты труда. Так, мною немедленно по получении соответствующих приказов и инструкций из Наркомата, были составлены проекты приказов и инструкции о Порядке введения на стройке Прогрессивно-премиальной и аккордной систем оплаты труда, о порядке комплектования бригад и их работы и оплате бригадиров, так же мною было проведено ряд инструктивных совещаний с работниками участков по этим вопросам. Применение же на практике этих систем оплаты труда, так же как применение норм и прямых сдельных расценок и практический расчет заработной платы на производстве Планового отдела вовсе не касался и целиком зависел от руководителей участков и предприятий и руководителей стройки. По моей инициативе были введены в 1936 году на транспорте, лесопилке, монтаже металлоконструкций прогрессивно-премиапьная оплата труда рабочих и ряд других мероприятий… Но эта работа не входила в мои прямые обязанности, а была функцией самих прорабов.

Уф!.. Похоже на обыкновенный отчет. Бедному следователю отец внушал чисто производственную проблематику, купаться в которой людям в погонах было просто неинтересно. У них ведь были совсем другие задачи.

Однако хочешь не хочешь, а слушай. Записывай.

Вникать необязательно, а вот ВЕСТИ ДЕЛО — твоя обязанность. А потому приходится «шуровать» во всех направлениях, прикидываться знатоком и даже выглядеть специалистом по вопросам, к государственной безопасности напрямую отношения не имеющим.

И вот начинается так называемый «производственный роман» — особый литературный жанр, специфика которого в том, что служебные конфликты описываются здесь с такими подробностями и значением, что выдавливают и подчиняют личную жизнь человека, работу и только работу делают всепоглощающим смыслом существования.

Если бы Хейли творил в те времена в Петропавловске, он написал бы не «Аэропорт», а «Судремзавод», представить себе сей фантазм невозможно.

Гораздо реальнее в советском пространстве располагался какой-нибудь гладковский «Цемент», а рядом сигналила об энтузиазме тогдашней комсомольской стройки Вера Кетлинская своим азартным романом «Мужество»… Время 30-х — время вредителей и героев, которые с этими вредителями борются и обязательно должны их в конце концов победить.

Народ делился на шпионов и население, которое этих шпионов ловит.

Одни гады, другие молодцы. Хорошие против плохих. Положительные в непримиримой схватке с отрицательными.

Сражение на крупной стройке или в маленьком колхозе изображалось символичной глобальной битвой — за хлеб, за металлургию, за кирпичи… В общем, за социализм. Кто не с нами, тот против нас. Индустриализация требовала запечатлеть себя в живых картинах и образах, чей монументальный вид должен был восторжествовать как великий триумф сталинской идеологемы. Всё, что противостояло великому созиданию, объявлялось вредным и вражеским. «Новаторы» косили «консерваторов», «передовики» уничтожали «отстающих», «прогресс» рвал на куски «регресс»!.. На этом историческом столкновении происходило рождение homo soveticus — нового существа эпохи сталинизма.

«Лес рубят — щепки летят». Мой отец стал образцовой щепкой. Вся его безграничная искренняя преданность социализму только подливала масла в огонь, в гудении и треске которого эти самые люди-щепки быстро обугливались. Система пожирала своих сотрудников, считая их недостаточно преданными верноподданными. Малейшая ошибка или ущерб могли стать причиной неблагонадежности и привести к трагедии.

Кличка «вредитель» становилась клеймом. От него ни отмыться, ни оттереться.

«Вредителю» — каждому — уготованы лишь два варианта. Первый — из трех букв: ВМН. Что в переводе на русский — Высшая Мера Наказания. Второй тоже из трех букв: ЗЭК. Что означало — заключенный. И теперь остатком твоей жизни распоряжался ГУЛАГ.

Однако всякое «дело» все же надо было состряпать. Каждый расстрел «усатый» требовал обосновать, чтобы мы, потомки, не могли ни к чему придраться. Чтобы и сейчас нам можно было бы впарить тогдашнюю ложь — представить голые обвинения, в которых логики и аргументации — кот наплакал, зато есть главное — «чистосердечное раскаяние» и признание каждого взятого под стражу. Если «сам признался» — значит, виновен и «суд» (приговор) над тобой будет считаться справедливым. Поэтому выбить признание и есть цель следствия — не поиск истины, не разбор «правоты — неправоты» доноса, а вот эта дорогостоящая — ценою в жизнь — строчка: «Признаю себя виновным». Достаточно!.. Теперь…

— Распишись!

И расписывались. Миллионы!.. И — к стенке.

Всего-то вопрос «психологии». Вопрос, можно сказать, сугубо личный. А если точнее, даже интимный. Однако вопрос вопросов. Вся могучая система тоталитаризма держалась, в сущности, на двух взаимопроникающих огромных чувствах — страха и восторга, которые должны были заполнить дух и