«Ага, свяжись, свяжись». А они, возможно, сами больше всех в удачном выстреле заинтересованы — Ронни, говорят, последнее время очень многим мешает. Милое дело — организовать на него покушение или хотя бы не препятствовать этому, а потом все свалить на нас. Ведь и сам Рейган не так давно разорялся: СССР — империя зла. Вот и будет ему империя, будет и зло, причем скажут, что покушение организовано КГБ. И все наши прежние грехи вспомнят, и чужие заодно навесят, в Папу, мол, Римского стреляли, теперь уже до президента США дошли. И иди потом доказывай, что ты не верблюд. Кто оправдывается — тот виноват, всем известно.

Рейган тоже хорош! Никак свое актерское прошлое забыть не может, чуть какая встреча, особенно с прессой, сразу начинает хвост распускать. Перед камерами откровенно позирует, со всеми заигрывает, всех чохом охмурить желает. Ну, хочется покрасоваться — ради Бога, только с безопасного расстояния, нет, прямо на камеры лезет, и в Москве наверняка точно так же себя вести будет. А что там, в этих камерах? Да что угодно, и поди уследи, откуда «птичка вылетит» и в лоб кого-то клюнет. А может быть, я просто сам себя запугиваю? Пусть не дезинформация, а ошибка, обыкновенная ошибка могла произойти? Вполне.

Нет! Не могут наши так ошибаться. Раз говорят, что готовится покушение, значит, так оно и есть. Слава Богу, что хоть вовремя ещё предупредили, за три недели. Три недели — это много, раскрутим — не первый год замужем. Такое дело — лучшие силы мобилизуют, любую помощь можно будет получить, если… Если точно знать, где, когда и в чем эта помощь понадобится. А это, полковник, твои проблемы, твоя головная боль. Тебе и придется определять, что, где, когда. Как в популярной игре, только ставка несколько другая и популярность на всю страну не светит. Нужна она тебе, эта популярность? Ты не Горбачев.

Ох, только бы Миша опять не бросился свой демократизм на публике показывать и не начал к народу из машины выходить, там, где не запланировано. В Штатах тогда охрана, причем не наша, а американская так материлась — топор прямо на улице можно было вешать. Говорят, американцы — очень сдержанный народ. Сдержанный, как же, матерились не хуже, чем наши мужики в пивнушке. Мне кто-то из них рацию сунул, — а там сплошной мат стоит. Горби вдруг машину тормознул и к народу американскому решил обратиться. Нашел время! Город нашими диссидентами недобитыми кишит, тысячи евреев на улицы вышли, чехи, афганцы, прибалты шеренгами выстроились. А он рвется на публику — речь произнести. Длинный американец-охранник, который рядом со мной стоял, аж побелел весь: они к таким номерам не привыкли, это нас уже ничем не удивишь.

Правда, со своими американцы особо не церемонились. По телевизору демонстрировались радостные улыбки, флажки, транспаранты, крики ликующие. «Горби! Горби! Ай лав Горби!», а то, что за спинами этих веселых ребят, не показывалось, потому что там совсем другая картина наблюдалась. Кровь на асфальте, разбитые очки, порванная одежда, зуботычины. Постарались полицейские не за страх, а за совесть, для них лучше перестраховаться, чем допустить хоть малюсенькое ЧП, а то опять найдется какой-нибудь фанатик или желающий продемонстрировать свое мужское достоинство, попотели тогда американы.

Ничего, пусть знают, как нам «сладко» приходится работать с таким непредсказуемым генсеком. И ведь предупреждали его по-человечески: «Михаил Сергеевич, не все вас в Америке любят, давайте поосторожнее, без внезапных остановок и братания с народом». Нет, не доходит, на все наплевать, всегда существует только два мнения: его и неправильное.

Перестройка, гласность, новое поколение! Черт, как надоело это позерство! Ну, хорошо, остановился, так хоть нормально с народом побеседуй. А то ведь как обычно в поездках по СССР было? Едем, например, на огромной скорости по Хабаровску, по центру города, и вдруг по радио мне поступает команда — чета Горбачевых решила посмотреть, что продают в булочной. Нужно найти ближайшую. Находим. Останавливаемся. В кортеже — около тридцати охранников. Часть остается с Горбачевыми, другая стремглав несется в булочную. Через несколько минут собирается дикая толпа: люди висят на заборах, лезут на деревья, фонарные столбы, давят старушек, женщин, дети орут. Поступаемся всякими правилами и ставим «зилы» квадратом. Какую-то женщину прижало к машине, у неё ребра трещат, она орет благим матом, а сзади продолжают напирать. Одного работягу тоже прижало к машине, но он парень здоровенный, ему все нипочем, радуется, что увидел живого генсека и зовет:

— Михаил Сергеевич, Михаил Сергеевич!

Тот подходит, по-свойски эдак пожимает ему руку и спрашивает:

— Здравствуйте, товарищ, как у вас тут дела?

Тот было рот раскрыл, но только и успел сказать:

— Да не очень…

Но ведь наш дорогой Генсек даже на официальных встречах никому слова не давал сказать, так что и тут, естественно, мгновенно перебил:

— Знаю, все знаю.

Ну и работяга не растерялся, за словом в карман не полез:

— А если знаешь, так какого тогда х… приехал?!

И изволь принимать меры, а какие? Сам же все равно никого не слышит, только все твердит про перестройку, про то, что скоро все будет нормально, что надо только «углубить», «расширить», «это правильно». Зубная боль начинается, когда в двухсотый раз одно и то же слышишь… Но тогда пришлось ему выступление работяги проглотить, за мат у нас вроде не стреляют, да и добраться до парня — проблема, вокруг море людей. Хотя в глубине души охрана, конечно, была благодарна этому парню за крепкое словцо, и ему в любом случае ничего не грозило.

А прогулка с Яношем Кадаром по Будапешту, когда кто-то додумался в газетах сообщить, по какой улице пройдут высокие персоны? «Импровизированный променад» будут совершать. Естественно — опять толпа, да такая, что пришлось и рядовым охранникам, и руководству выстраиваться клином, снимать (у кого были) очки, чтобы не разбили, заколки от галстука, чтобы не вогнали в тело, и пробивать собственной грудью путь «царственным» особам. От таких прогулок следы на теле порой остаются навсегда.

«Ладно, не заводись. Что было, то было. Сейчас самое важное — вычислить и найти этого злоумышленника-журналиста. Только как его искать?»

Еще три года назад все бы решилось чрезвычайно просто. Президента и Генсека окружили бы тройным кордоном охраны, везде, где только можно, прикрыли бы пуленепробиваемыми стеклами, и любое, самое тщательно подготовленное покушение стало бы нереальным. Но вся эта идиллия могла быть только до восемьдесят пятого года, а теперь, в восемьдесят восьмом, нужно было всему миру продемонстрировать, как уверенно мы идем по пути демократизации и открытости. Так что о традиционных охранных мероприятиях и речи быть не могло.

Для освещения визита было аккредитовано три с половиной тысячи журналистов. Вычислить предполагаемого исполнителя покушения по имеющимся скудным приметам среди такого количества народа было практически невозможно. Значит, следовало во что бы то ни стало получить какую-то дополнительную информацию.

Над уточнением уже имевшейся информации и над получением новых данных работала вся мощная агентурная сеть внешней разведки, но в сводках шел один «шум» или «мусор». Единственное стоящее сообщение было о том, что «клиент» скорее всего будет аккредитован в пресс-службе Белого Дома. Задача упрощалась — триста человек это не семь с лишним тысяч, причем большинство из этих трехсот давно и хорошо известно советским спецслужбам, а многих несложно будет проверить ещё в США перед посадкой в самолет, — но и усложнялась.