один — рябой— ковырялся в моих вещах, заинтересовавшись фотокамерой и пленками. Только бы не вскрывал контейнеры, только бы не засветил мне кадры!

Главарь подошел к нам, поигрывая револьвером.

— Давай, грязномордый, вставай. Выворачивай карманы. Как думаешь, зачем мы за вами явились? Потому что нам дороги эти недоноски? Ну, не-е-ет! Мы нашли у торгаша на постоялом дворе серебро и самоцвет… И твои родичи, — он махнул стволом в сторону Варанов, — Они сообщили, что такие штучки у тебя водятся в изобилии. Что вы там в своей Абиссинии используете их как детские игрушки. Давай, доставай свои богатства, и я, возможно, оставлю тебя в живых.

— Да, масса. Хорошо, масса. Не стреляйте, масса, я суну руку в карман и достану самоцветы…

Он ткнул меня локтем, на что-то намекая, так что я напружинил ноги, и присмотрел подходящих размеров камень на земле, который можно было бы ухватить, невзирая на связанные запястья, и использовать в бою.

— Держи, масса! — абиссинец действительно выгреб из кармана целую горсть камней и самородков, и резким движением освободившись от пут, швырнул их в лицо рыжебородому.

Один из камней — самый крупный опал — ударил его прямо в глаз, и каторжник рефлекторно ухватился за больное место, пропуская сдвоенный удар Теса — в пах и в горло.

Камень мне не понадобился — я, проклиная больные ребра, перекатился к выроненному револьверу и, кажется, за секунду опустошил барабан, выпустив две пули в пытавшегося обернуться с винтовкой наперевес рябого, и четыре — в так и не успевшего надеть второй сапог Фиксу.

В могучих руках абиссинца заканчивал дергаться рыжий каторжник, обмякнув. Тес поднял с земли лежащий среди других вещей топор и пошел, постепенно ускоряясь, в сторону Варанов, которые до этого бежали в нашу сторону, заслышав выстрелы, но теперь в испуге обратили тыл.

— Никогда нам не отмыться, масса! — крикнул, переходя на бег, Тесфайе.

Когда появились полицейские, я пытался стянуть с каторжника свой сапог.

IX ПОБЕГ ИЗ ДАГОНА

Тюрьма Дагона была под стать самому городу — закопченная, грязная, с грохочущими металлическими воротами, приземистая, сделанная как будто на скорую руку. Камера предварительного заключения представляла собой огороженный решеткой угол комнаты с двумя лавками вдоль стен и крошечным окошком. Дежурный полицейский меланхолично читал газету, сидя за письменным столом, из-за дверей слышалась ругань офицеров, которые решали, что с нами делать.

Их можно было понять: с одной стороны, мы убили несколько человек. С другой стороны — воспрепятствовали побегу опасных преступников, каторжников. С третьей — мы иностранцы. А убили граждан городов Колонии. Нужно разбираться!

И они разобрались. Из двери вырвался толстый расхристанный полицейский чин с красным лицом:

— Я не собираюсь их тут держать, Ричардс! Куда мне их сажать? Под стол к тебе? Камеры переполнены! — разорялся он, — В клетке их держать? А ну, как он на пол кучу наложит — глянь, какая образина! Признание они написали?

— Написали, — успевший вытянуться в струнку дежурный потянулся за бумагами.

Толстый офицер вперился в бумагу, прищурился, выпучил глаза, потом достал монокль, сунул его в глазницу и выгнул бровь. Он смотрел то на один лист, то на другой, а потом взорвался:

— Это что еще за чертовщина?! Что вы мне подсунули?! Как вы смеете!

— Не могу знать, сэр! Это они написали, сэр!

— Так… — офицер выпустил из легких воздух, надувая щеки, и подошел к решетке, постукивая себя по открытой ладони свернутыми в трубку листами, — Что это за каракули?

— Это не каракули, мистер, — сказал я, — Это по-имперски. Мой лаймиш не настолько хорош, чтобы излагать на нем внятно свои мысли в письменном виде. Но если вы найдете переводчика…

— Какого переводчика, черт бы вас побрал?! Где я возьму… — он тяжело дышал и отдувался, — А это что — тоже по-имперски? Этот абориген — тоже имперец?

Он потряс в руках листком, которые исписал вдоль и поперек Тесфайе.

— Нет, масса, я абиссинец. Это написано на нашем языке. На абугида.

— Какое еще абубубу? Что вы ерунду порете? Проклятье, только послушайте — письменность у аборигенов!

— Я абиссинец, масса, — Тес сложил руки на груди.

А я решил, что если не вмешаюсь, то, не дай Бог, офицера хватит удар, и потому сказал:

— Почему бы просто не поговорить с нами? И не выделить человека, который записал бы показания. А прочесть я сумею и подпись поставить — тоже. На это моих языковых навыков хватит.

— А что… Уф! Что — допроса не было? Вас не допрашивали?

— Никак нет.

— Р-р-р-р-р-ричардс!!! — взревел офицер и выбежал вон, изрыгая проклятья и грязно матерясь.

А мы у себя в Империи еще жаловались на бардак… Не допросить подозреваемых по горячим следам — это каково?

— Скажите, что я ваш слуга, масса. Что наняли меня в Лиссе. Так нам всем будет проще. Это глупые люди, они не понимают, в чем разница между кафром, каннибалом и абиссинцем, масса. Давайте я буду вашим ка-мер-ди-не-ром, масса. Белые господа любят заводить себе коричневых ка-мер-ди-не-ров.

Я с сомнением глянул на него:

— Из нас двоих богач — ты, Тес. И важная шишка, насколько я могу судить…Тут уж я должен быть твоим адъютантом…

— Это если вы будете в Абиссинии — тогда мы обсудим это, масса. Обязательно обсудим! Это будет забавно, весьма забавно, масса! — его улыбка сверкала ярче опала, которым он бросался во врагов, — Хо-хо, как вы меня повеселили! Но пока мы тут, масса, я — слуга. Так?

— Так.

Как оказалось позже, идея была действительно здравой.

* * *

Нами занялся Ричардс — лейтенант в круглых очках и с едва пробившимися волосинами под носом и на подбородке.

— Значит, говорите, в Зурбаган?

— Да-да, я специальный корреспондент, журнал «Подорожник», Имперское Географическое Общество. Пишу серию очерков про Южный материк. Шеба, Колония, Наталь… Следовал в Зурбаган на фестиваль со своим слугой. Во время привала подверглись нападению, отбивались, попали в плен… При первом же удобном случае попытались освободиться.

Ричардс задумчиво погрыз конец химического карандаша и принялся писать. После вопроса о фамилии, имени и отчестве он спросил про род занятий, кивнул сам себе, а потом принялся выспрашивать подробности. Несмотря на реденькую бородку и несерьезный вид, дело свое он знал туго. Дотошности его не было предела.

— Так говорите, где научились так стрелять?

— В пехоте… — ответил я.

— А камердинер ваш, вот это вот с топором…

— А он абиссинец, великий воин. Убил тридцать человек.

— Тридцать? — уточнил Ричардс.

— Тридцать семь, масса. Но может, и больше — враги добивали своих раненых, их нельзя