Джулиан поддернул рукав пальто и посмотрел на часы. Если он не хочет опоздать на заседание, то нужно вернуться в отель за портфелем. Он уперся руками в колени и еще с минуту оглядывал зал, потом поднялся и вышел. На улице он застегнул пальто и ускорил шаг. Ветер тоже усилился. Дойдя до края тротуара, Джулиан стал ждать сигнала, чтобы перейти дорогу. К нему подошла молодая женщина и протянула рекламный листок. Он покачал головой и отмахнулся, но она улыбнулась и сказала:

– Я видела, как вы выходили из музея. Завтра первая пятница месяца! Старый город, новые выставки.

Джулиан из вежливости взял листок, но когда женщина удалилась, скомкал его и сунул в карман. Выбросит, когда вернется в отель. Джулиан ненавидел тех, кто мусорит на улице.

Темой заседания была «Педиатрия и полноценно развитый ребенок», и Джулиану льстило, что его пригласили участвовать. Модератором был доктор Грэм Паркер, блестящий исследователь в этой области. Четверо других участников также были известными специалистами. Сама дискуссия прошла удачно и заняла всего пятьдесят минут, но ответы на вопросы растянулись еще на сорок, и Джулиан уже сидел как на иголках. Все, чего он хотел, – вернуться в отель и отдохнуть перед завтрашним докладом. Когда все вышли из комнаты, Грэм положил ему руку на плечо:

– Выпьем в баре? Мы с тобой давно не встречались.

– У меня есть планы на вечер, – ответил Джулиан и добавил, вспомнив о рекламном листке в кармане: – Пойду в Старый город, пройдусь по местным галереям.

Грэм просиял:

– Звучит заманчиво. Не возражаешь, если я присоединюсь?

«Отлично», – подумал Джулиан. Он хотел засесть у себя в номере, а если бы действительно собирался ходить по музеям, то предпочел бы делать это в одиночку. Но что он мог ответить, не обидев человека?

– Вовсе нет, – сказал он.

Они переходили из одной галереи в другую, и Джулиан был приятно удивлен глубокими знаниями Грэма и его любовью к искусству. Тем не менее часа через полтора насыщенный день дал о себе знать, и Джулиан почувствовал, что его энергия почти иссякла. Да и желудок напомнил о пропущенном обеде.

– Думаю, мне пора закругляться, – сказал он Грэму. Они распрощались и разошлись в разные стороны.

Джулиан брел по Второй улице мимо галерей, в большинстве из них уже не горел свет. В окнах висели афиши выставок, открытие которых ожидалось завтра. В конце квартала, через дорогу, в окне одной из галерей он увидел большой постер с фотографией женщины. Сощурил глаза и присмотрелся. Перешел улицу, чтобы взглянуть поближе. Перед фотографией его сердце забилось как шальное, грозя пробить ребра и взорваться. Такого быть не могло! Он прижался к стеклу лбом и ладонями и ахнул. Это была она! Он все-таки нашел Кассандру.

Джулиан вчитался в текст афиши. Галерея Оливеров. Интересно, каким образом Кассандра очутилась в Филадельфии? Неужели она все это время была здесь? Чем занималась? Во всяком случае, лицо на постере – это совершенно точно лицо Кассандры. Наконец-то кошмар позади. Он заберет ее туда, где ее место, и все снова будет в порядке. Он постоял, прижав руку к стеклу, как бы давая ей знать, что он рядом и скоро отвезет ее домой.

Мы с Хейли и Гэбриелом закончили развешивать фотографии и сидим на полу в галерее, уплетая холодную пиццу из пиццерии Беддиа. Уже за полночь, мы проработали четыре часа. Когда Гэбриел предложил сделать выставку, я и представления не имела, во что это все выльется. Но они с Хейли терпеливо готовили ее вместе со мной весь последний месяц: отбирали фотографии, решали, какого размера их печатать и вставлять ли в рамку.

Гэбриел стаскивает свитер и бросает на пол рядом с собой.

– Жарко, – говорит он и проводит рукой по волнистым волосам.

Мы держали дверь в выставочный зал закрытой, чтобы свет не проникал в переднюю часть галереи, поэтому с восьми вечера она уже была заперта.

– Холодная пицца и теплый имбирный лимонад – вот что нас остудит, – говорит Хейли, откусывая от дряблого на вид куска пиццы, и мы все смеемся.

Я смотрю на них и чувствую такой прилив благодарности и любви, что перехватывает дыхание.

– Огромное вам спасибо, ребята, вы мне так помогли.

– Естественно, – говорит Хейли, обняв меня за плечи. – Мы же семья.

Гляжу в ее прекрасное свежее лицо и думаю, что скоро эта женщина станет моей золовкой и что она очень похожа на брата. Она приняла меня с распростертыми объятиями, и с ней я могу быть спокойна, с ней я чувствую себя легко и непринужденно. Несколько месяцев назад мы завели традицию: девичник вечером по четвергам. Каждую неделю она ведет меня в новый ресторан, чтобы я выяснила, что мне нравится. Мы были в тайском, индийском, китайском, итальянском, греческом, мексиканском, французском, испанском. Я обнаружила, что мне нравится разная кухня, но пока что в фаворитах тайская, а сразу за ней индийская. Хейли превращает эти поиски моих предпочтений в развлечение и никогда не заставляет меня чувствовать себя глупо. Она из тех редких людей, которые умеют находить в человеке лучшее, и хотя мне кое-чего не хватает, с ней я чувствую себя целой.

Мы почти доели покляпую пиццу, и тут входят Тед и Блайт с двумя большими ящиками.

– Доставка вина, – провозглашает Тед, а Гэбриел вскакивает на ноги и забирает ящик у матери.

– Отлично. Спасибо, мам.

– Не за что. Это белое. Вроде бы. Поставишь в холодильник?

– А это я поставлю здесь, – Тед ставит свой ящик на пол и осматривается. – Как успехи? Уже все закончили?

– Проходи, посмотри, – предлагает Гэбриел, и мы с Хейли тоже встаем и следуем за ними.

Мы останавливаемся впятером на пороге маленького зала и смотрим, не произнося ни слова. Я знаю, Гэбриел и Хейли горды тем, что получилось. Они приложили столько усилий от начала до конца, и я понимаю, что это и их выставка, и рада этому. Насчет Теда я не уверена. Кажется, ему не свойственно спешить с оценкой, он думает и делает вывод с осторожностью. Если он еще не знает, из какого я теста, то, по крайней мере, соблюдает презумпцию невиновности, пока я не провинюсь. Блайт, конечно, стоит особняком. Вообще-то она включилась в подготовку, но без энтузиазма, как у остальных членов семьи. Она всегда немного настороже.

– Выглядит потрясающе, – говорит Гэбриел, подходя и обнимая меня.

Блайт кивает:

– Прекрасные фотографии, Эддисон. Столько лет смотрю на эти мосты, но твоя камера превратила их в чудо света. Спасибо, что решила выставить свои работы у нас.

Меня переполняет благодарность. Одобрение Блайт значит для меня больше, чем хотелось бы признавать. Отважусь ли думать, что она сделала шаг в мою сторону?

– Спасибо, Блайт. Когда они вот так развешены, это действительно что-то особенное. Превосходит все мои ожидания.

– Держу пари, что завтра после открытия о тебе тотчас заговорят в артистических кругах, – говорит Гэбриел, широко улыбаясь.