Два поста, судя по всему, существовать перестали. Приближался к этой участи, скорее всего, и третий пост.

А сам взвод неуклонно приближался ко мне. Я вывел на монитор клавиатуру и отпечатал короткий и ясный приказ: «Увеличить скорость передвижения. Против Трех Дев вход в пещеру. Огнемет не применять. Я внутри, в гроте. Захватил эмира. Жду взвод. Жеребякин». Это сообщение я отправил циркулярным способом, чтобы оно дошло до каждого бойца.

Во время набора текста и отправления приказа я отвлекся от эмира. Когда вернулся мыслями к происходящему, нервно и резко оглянулся, не доверяя зеркалу монитора, которое не показало ни одного резкого движения за моей спиной. Я попросту судил по себе, понимал, что сам обязательно постарался бы, так или иначе, воспользоваться этим моментом. Но эмир находился на прежнем месте, стоял в той же позе и задумчиво смотрел в боковую стену. О чем он думал, мне было неизвестно, но радовало то, что этот человек не предпринял попытки к освобождению.

Эмир мне был нужен живым. У меня был только один реальный способ выйти из пещеры – как-то использовать для этого самого бывшего подполковника. Но я был уверен в том, что он не согласится на сотрудничество без моих гарантий его освобождения. А я таковых дать не мог. Я привык держать слово, которое давал, и никогда не обещал то, чего делать не собирался. А отпустить его в обмен на собственную жизнь – за это меня могут свободно и даже вполне справедливо под трибунал отдать.

Я прекрасно осознавал, что он не просто рядовой эмир, которых только на моем личном счету накопилось уже около десятка, а очень опасный противник для всех федеральных сил. Отпустить такого никак нельзя. Этим я позволю ему создать новую сильную банду, которая принесет много несчастья простым людям, а силовым ведомствам обязательно доставит изрядную головную боль.

– Вы, товарищ подполковник, забыли, похоже, про меня… Что-то сказать хотели…

Я поторопил эмира потому, что смутился собственным невниманием, когда про него забыл, и подставил под удар свою беззащитную спину.

– С мыслями собираюсь. Вспоминаю старое. Слова доходчивые ищу, чтобы ты, старлей, меня понял.

Похоже было на то, что эмир всерьез собирался проверить мои нервы на прочность. Но я к этому подготовился, понимал его намерения.

– Тебя же Василий Иванович зовут? Как Чапаева?

– Так точно, товарищ подполковник.

Мне казалось, что я дразню его, называя не эмиром, а подполковником. Но он, углубленный в собственные размышления, никакого недовольства не проявлял. Видимо, мысли ушли далеко, в то время, когда он и в самом деле был подполковником.

– А отца твоего звали Иваном Владимировичем? Старший сержант Жеребякин.

– Сержант Жеребякин. Не старший, а просто сержант.

– Может быть. Наверное, я запамятовал… Годы свое берут… Но ведь звали-то его Иваном Владимировичем, не так ли?

Удар был нанесен с совершенно неожиданной стороны, с той самой, которую я не мог прикрыть.

– Так точно, товарищ подполковник, – я даже повернулся к нему всем телом, вместе с автоматом. – А ваша фамилия, товарищ подполковник?..

Хотя я уже знал его фамилию. Вспомнил. Об этом подполковнике мы с отцом разговаривали в последнюю нашу встречу девять месяцев назад. Я как раз отгуливал очередной отпуск после командировки на Северный Кавказ и заехал на несколько дней навестить отца в сельский райцентр, расположенный в Вологодской области, где он жил. Мама к тому времени уже умерла, отец остался один, но был по-прежнему бодр и не казался стариком, хотя возраст по моим молодым меркам имел уже солидный.

– Дадашев моя фамилия. Имя-отчество – Али Илдарович. История, которая с твоим отцом связана, произошла, когда я был еще майором и командовал штурмовой разведротой.

– Что такое разведрота – я понимаю, – проговорил я. – У нас есть такая форма подразделения. А что такое штурмовая разведрота – понятия не имею. Что такое просто штурмовая рота – это ясно…

– Мы были разведротой штурмового батальона, поэтому нас по инерции так вот и называли. Это чисто афганский термин. Может быть, даже жаргонный. Сейчас, кажется, такого нет. Впрочем, я от современной армии далек и не знаю точно. Так тебе, старлей, моя фамилия ничего не говорит? Отец про меня не рассказывал?

– Рассказывал, – сказал я зло.

Но злился я на себя куда больше, чем на эмира Дадашева. Потому что нюни распустил, проявил любопытство. Теперь мне очень сложно будет дать в него очередь из автомата.

– Только почему вы сказали, что отца звали Иван Владимирович. Его до сих пор так зовут. Будете с ним говорить? Я могу ему позвонить прямо сейчас…

– Помнит ли он меня? – засомневался эмир. – С тех пор времени много прошло, больше тридцати лет.

– Я думаю, что помнит… Он, несмотря на возраст, пребывает в здравом уме и в твердой памяти. Только отец говорил мне о начальнике штаба батальона майоре Дадашеве.

– Нет. Начальником штаба я стал после. И был-то им всего месяц с небольшим. Потом меня временно исполняющим обязанности комбата поставили взамен ушедшего на повышение. Кто под рукой оказался, того и назначили. Сразу звание пообещали, но дали его уже в Советском Союзе, после возвращения. Я еще три с половиной месяца был майором и временно исполняющим обязанности комбата.

– Так что, звонить?

– Звони… – решился эмир и бодро вскинул голову. – Я рад, что он жив и здоров…

Мне показалось, что эмир Дадашев и в самом деле рад возможности пообщаться со своим бывшим солдатом, живым и вполне здоровым. Я много раз слышал, что человек, спасенный тобой, становится тебе ближе даже того, который выручил тебя самого. Да, майор Дадашев спас моего отца и чувствовал, наверное, к нему привязанность определенного рода.

Я вытащил трубку и набрал номер отца. Сотовый телефон у него был старый, совсем простенький. Он никак не желал менять его на современный, радовался, что у этого аппарата большие кнопки с цифрами. Они казалось отцу очень удобными.

Прежде чем нажать кнопку вызова, я задумался, вспомнил свой последний разговор с родителем. Речь тогда как раз зашла о жителях Дагестана. Я тогда отозвался о них, честно говоря, не слишком хорошо.

– Никогда не говори огульно ни о каком народе, даже об американцах, – строго, как обычно разговаривал не только со мной, сказал отец.

Он продолжал учить меня жизни, несмотря на мой уже солидный, как мне казалось, возраст. Я носил звание старшего лейтенанта, рассчитывал, что вскоре получу капитанские погоны, имел довольно большой боевой опыт. Но таков уж был отцовский характер. Он не умел не учить собеседника, будь то сын или кто-то другой, даже старший по возрасту и жизненному опыту.

– Не будь одного дагестанца – не было бы ни меня, ни, понятно, тебя. Я просто вернулся бы из Афгана в цинковом гробу. У тех людей, которые так вот приезжают домой, детей уже не бывает. Хорошо, если они раньше родились.