– Не говори так, не порть моего хорошего впечатления о тебе, старлей. Если ты говоришь правду, то выходит, что человечество мельчает год от года с постоянно повышающейся скоростью. Ты ведь врешь, да?

– Я предположил вариант. А вы уж думайте сами, правду я сказал или нет. Вам, бывшему комбату и эмиру банды, положено уметь в души людям заглядывать. Хоть через замочную скважину…

– Это ты к тому только что придумал, чтобы меня напугать, заставить опасаться за свою жизнь. Но Аллах меня примет в любом случае, убитого тобой или умершего своей смертью. Мне все равно осталось жить недолго. Я уже старик. Только вот умереть именно от твоей пули мне было бы обидно.

– Чем же таким моя пуля отличается от других? Неужели она не того цвета, как все остальные?

– Как ты думаешь, старлей Жеребякин, почему я не приказал тебя сразу расстрелять? – спросил эмир. – Хотя ты и сам видишь, что мне следовало бы это сделать во избежание всех этих вот неприятностей…

– Думаю, что вам, товарищ подполковник, просто захотелось поиграть со мной. Как кошка сразу мышку не убивает, хотя и не отпускает, так и вы. Был такой случай, когда я дома оставался с кошкой. К нам в форточку залетел воробей. Кошка его, естественно, поймала и усадила напротив себя прямо на холодильнике. Только воробей пытался улететь, следовал удар одновременно двумя лапами. Так вот они и сидели, глядя друг на друга, пока я не взял кошку за шиворот и не вынес на улицу. Так и вы, товарищ подполковник, хотели против меня посидеть, на меня посмотреть, почувствовать свою силу, поддерживаемую кучей стволов, и мой страх.

– В этом ты не прав, старлей… У меня репутация жесткого эмира, но не садиста. Я никогда не ел окровавленные и еще горячие человеческие сердца и не одобрял подобные методы ведения войны. Я даже головы пленным не разрешал отрезать…

Я понял, что эмир хотел сообщить мне что-то еще, как говорится, пронять меня чем-то особенным и душещипательным. Это было, в общем-то, совершенно естественно, поскольку его жизнь теперь была в моих руках.

Но я ему не верил и потому опять перевел разговор на другую тему:

– Да, головы вы не отрезали. Это слишком простая смерть. Вы предпочитали снимать с живых людей кожу. Своими, интересно, руками или это за вас делал все тот же Ибрагим?

– Ибрагим из другого джамаата. Мне просто временно передали его в подчинение после твоего, старлей, пленения. Его непосредственный командир так поступил. Это произошло совсем недавно, несколько минут назад, уже после того, как я приказал тебя доставить сюда. Я, честно говоря, даже не думал прибегать к его услугам. Меня, по сути дела, заставили это сделать, чтобы тебя сломить, принудить работать на нас. Это, вообще-то, нисколько не мои методы. Я больше привык к уважительному убеждению.

– А кому Ибрагим подчинялся до этого? И кто мог вас заставить? Причем «несколько минут назад»… Его командир здесь присутствует? – спросил я просто для продолжения разговора, не ожидая того ответа, который получил.

– Ибрагим – давний подчиненный Османа, – последовал кивок в сторону тела, распростертого на полу рядом с импровизированным столом.

Сильно волосатые руки Османа были так широко раскинуты, что больше напоминали в этот момент лапы рыжего орангутанга. Задранная борода смотрела в низкий потолок. Она сильно кучерявилась и показалась мне очень жесткой на вид. Из такой бороды можно хорошую щетку сделать, чтобы пол в пещере подметать. Просто взять тело Османа за ноги и потаскать туда-сюда. Беда состояла только в том, что голова у него кровоточила черной кровью. Она больше испачкала бы пол, чем борода вымела бы его.

Но меня заинтересовал совершенно другой момент. Я вдруг подумал, что если у Османа существовал помощник в Краснодаре, то на него там могли работать и другие люди, целая сеть пособников, завербованных именно Османом, представляющим американскую сторону. Однако я не стал сразу заострять на этом внимание.

– Осман – из ЦРУ? – спросил я.

– Ты слишком широко замахиваешься, старлей. Осман – всего-то майор американской военной разведки, – ответил эмир.

– Глядя с моей колокольни, разница невелика. В отдельные моменты Пентагон может быть даже более опасным, чем ЦРУ, потому что ЦРУ подчиняется президенту, а Пентагон всегда гнет собственную линию и президента регулярно обманывает. Исподтишка действует… Положите, товарищ подполковник, на стол мою трубку…

Он все еще держал мой смартфон в руке, но тут же под стволом автомата положил трубку на карту, заменяющую на столе скатерть. Я прекрасно помнил о том, что имею дело с боевым офицером, пусть и бывшим, поэтому на всякий случай сделал два шага назад. Эмир мог рвануться вперед, опрокинуть на меня стол и придавить ящиками. Он уловил мое движение и правильно оценил его. При этом отставной подполковник по-прежнему глядел в самый зрачок автоматного ствола, словно ждал, когда оттуда вылетит пуля. Но загипнотизировать автомат он, при всей своей командирской авторитарности, был не в силах.

Только после этого я шагнул вперед, взял трубку, быстро, наблюдая периферийным зрением за эмиром, нашел в справочнике запись «Дом» и нажал кнопку вызова. Жена ответила не сразу. Видимо, искала, как обычно, свою трубку. Она всегда кладет ее куда попало, а потом просит меня позвонить, чтобы найти.

Наконец-то жена ответила:

– Слушаю, Вася. Как у тебя дела? Что ты в такую рань? Я только две минуты назад проснулась. Еще и умыться не успела.

– У меня дела нормально, как обычно. А у тебя вот, насколько я знаю, похуже…

– Что-то случилось?

– Антон дома?

– Спит еще. Он вчера поздно приехал. В Краснодаре был на сборах.

– Поднимай его. Сейчас где-то рядом с нашим домом залег некий бандит по имени Ибрагим. Он попытается войти в квартиру. Это садист и палач, скорее всего, вооруженный. Но его пока нельзя убивать. Он может дать ценные сведения. Однако ему нужно сделать очень больно. Займись этим. Ты умеешь…

– Сделаю.

– А пока позвони дежурному по бригаде, расскажи о моем звонке, попроси сообщить в ФСБ. Только пусть они не торопятся, а то могут Ибрагима спугнуть. Дай особистам мой номер, я подскажу, что спрашивать. Визит Ибрагима в наш дом – попытка прямого давления на меня, чтобы склонить к предательству. Ты все поняла?

Она почти дословно повторила мои слова.

– Дочь где? – поинтересовался я.

– В школу уехала. Только что. Я в окно смотрела, как она в автобус села.

Наша дочь сама встает по звонку будильника в трубке, завтракает, собирается и отправляется к школьному автобусу – самостоятельная с раннего детства, жутко не любит, когда за ней следят и помогают. Контроля, короче говоря, не терпит. Вся в меня. Я таким же в детстве был.

– Хорошо. Когда Ибрагима увезут, позвони мне. Я буду ждать.

Я отключился от разговора и посмотрел на эмира.

– И кто такой этот Антон? – спросил он. – Хотел бы я посмотреть, как кто-то сумеет справиться с Ибрагимом. Это зрелище, достойное Олимпийских игр. Я с Ибрагимом еще в Сирии впервые встретился. Он уже тогда поражал воображение своей силой и безобразностью. Даже видевшего многое мужчину мог одним лицом напугать.