Воспоминания о брате и матери всколыхнули в сердце печаль. Финн старался не думать о том, что после смерти близких остался совсем один, но время от времени эти мысли возвращались.

– Что это?

Холли, прислушиваясь, вскочила на ноги и коснулась ладонями его груди, оторвав от грустных воспоминаний.

– Это? Ничего страшного. Просто усилился дождь.

– Значит, ураган не пройдет стороной?

– Боюсь, нет. Но с нами все будет в порядке.

– Здесь так тихо, когда дверь закрыта. Даже не верится, что снаружи бушует непогода.

Финну не хотелось развивать эту тему, чтобы не пугать Холли словом «ураган». В конце концов, тот еще даже не обрушился на остров всей своей мощью, хотя вероятность такого развития событий не исключена.

– Я смотрю, ты создала тут уют.

Она обвела комнату взглядом:

– Надеюсь, тебе нравится.

– Да.

Больше всего Финну нравилось то, что отсюда Холли не сбежать – волей-неволей ей придется быть рядом с ним. Кажется, еще до рассвета их отношения резко изменятся.

Холли поерзала, пытаясь устроиться получше, но это не помогло, ведь неудобство причиняли в первую очередь мысли о том, что творится снаружи, а также натужное поскрипывание стен дома. Похоже, ураган все-таки проходит прямо над островом.

– Что-то не так? – поинтересовался Финн.

– Э-э-э… Все хорошо.

Холли посмотрела в его лицо. И почему она настояла на том, чтобы зажечь свечи вместо фонарей? Неужели захотелось романтики? Конечно нет! Просто мягкий свет свечей успокаивает.

Финн окинул ее взглядом:

– Дать тебе еще подушек или одеяло?

– Нет, спасибо. – Холли прислушалась к очередному громкому скрипу стен. – Я… Я просто гадаю, что творится там, снаружи. Может, выйдем посмотрим?

– Нет! – поспешно возразил Финн. – В доме сейчас темно, и на полу могут валяться осколки стекла. Подождем до утра.

Холли сглотнула ком в горле:

– Ты и правда считаешь, что ветром может выбить окна?

– Надеюсь, ставни защитят их, а дом выстоит.

– Давай включим радио и послушаем прогноз погоды.

– А знаешь, чего мне сейчас хочется? – спросил Финн и, не дожидаясь ответа, добавил: – Почему бы нам не узнать друг друга получше?

– Каким образом?

– Давай поиграем в игру «Двадцать вопросов»? Ты можешь спрашивать меня о чем угодно, а я буду отвечать тебе абсолютно честно. А потом я задам тебе двадцать вопросов, и ты тоже будешь со мной откровенна.

– Я… я не знаю…

– Давай, не стесняйся. Уверен, у тебя есть ко мне вопросы.

Это точно. Целая куча. Но ведь и самой придется честно отвечать, а Холли мало с кем откровенничала. Впрочем, в эту ночь все казалось немного нереальным…

– Ладно, но только я спрашиваю первая.

– Вперед! Только помни: у тебя всего двадцать вопросов, так что постарайся потратить их не зря.

Первый вопрос пришел в голову Холли мгновенно.

– Почему когда ты вошел в эту комнату, у тебя был такой вид, словно ты увидел призрака?

Помолчав, Финн ответил:

– Я вспомнил о прошлых днях, когда мы с братом играли вместе, еще мальчишками. Мама часто ворчала на нас, если мы, разворошив свои постели, строили крепость из одеял.

Холли улыбнулась этим светлым детским воспоминаниям. Почему же Финн так редко говорит о своей семье?

А он, между тем, продолжал:

– Помню, как-то на Рождество мы построили особенно большую крепость. Но внутри ее было темно, а мой брат хотел научить меня играть в карты. Мы включили карманный фонарик, но тот светил слишком тускло, и тогда брат придумал, как решить эту проблему. Наших родителей не было дома, а няня смотрела в гостиной телевизор, поэтому никто не помешал нам с братом стащить гирлянду лампочек с рождественской елки.

Холли, не сдержавшись, прыснула от смеха, представив двух шалунов.

– Готова поспорить, вы доставляли немало хлопот своим родителям.

Финн улыбнулся:

– Думаю, да. Что ж, теперь моя очередь задавать вопрос. С чего бы начать? Где ты выросла?

Холли удивленно посмотрела на него:

– Тебе и вправду это интересно?

Он пожал плечами:

– Да. А что тут такого?

– Я выросла в Квинсе. Теперь моя очередь. Какой твой любимый цвет?

Теперь Финн удивился:

– Ты всерьез?

– Конечно! Почему бы нет?

– Я имел в виду вопросы, которые помогут нам лучше узнать друг друга. Не думаю, что мой любимый цвет имеет к этому отношение.

– Я объясню тебе, почему спросила об этом. Но сначала ответь.

Финн вздохнул:

– Зеленый.

– Для меня это важно, потому что я размышляю, в какой цвет выкрасить стены в детской.

– О, я об этом не подумал. Тогда скажи, какой цвет любишь ты.

– Пурпурный.

– Похоже, у наших близнецов будет необычная комната с пурпурно-зелеными стенами.

– Кажется, мы сможем найти выход из положения. Представь себе роспись на стенах: тропическая зелень на фоне пурпурных небес. На переднем фоне – пальма, на ней пара обезьян. Можно добавить гроздь желтых бананов, как яркий цветовой акцент.

– Ты права. Найму художника как можно скорее…

– Эй, притормози! Я пока даже не знаю, где буду жить после родов.

Улыбка Финна погасла. Холли поспешила задать следующий вопрос:

– Почему на Рождество ты всегда уезжаешь из Нью-Йорка?

Финн нахмурился:

– А теперь ты перешла к трудным вопросам? Нет чтобы спросить, какая у меня любимая еда.

Холли пожала плечами:

– Я просто не могу понять, как можно ненавидеть Рождество. Ведь это – время надежды…

Взгляд Финна стал отсутствующим.

– Моя мать тоже очень любила этот праздник. Она начинала украшать дом к Рождеству за пару месяцев до его наступления. И вся наша семья помогала ей в этом. Мы доставали с чердака коробки с украшениями, развешивали всюду гирлянды разноцветных лампочек. А мама поила нас горячим шоколадом. Но теперь моих родных нет со мной, и я не вижу смысла справлять Рождество, потому что те светлые моменты уже никогда не вернутся. Когда я тут, на острове, меня не одолевают воспоминания о том, что я утратил.

Холли чувствовала, что Финн о чем-то умолчал. Нужно суметь задать правильный вопрос, чтобы заставить его открыться. Но насколько глубоко можно вторгаться в его жизнь? Впрочем, надо постараться пробить те оборонительные укрепления, которыми Финн окружил себя. А иначе как воспитывать вместе с ним детей? Что рассказывать близнецам, когда они начнут задавать вопросы о своем отце? Отмалчиваться, как поступала когда-то ее мать? Когда отец бросил их, Холли, которой тогда было всего десять лет, корила себя: ей казалось, что виной тому какой-то ее поступок. Детским умом она не понимала, почему однажды отец собрал свои вещи и ушел – ведь у них в семье до этого все было замечательно. А мать отказывалась что-либо объяснять…